Школьная вселенная

Коршунов Михаил Павлович

Лазуркин неожиданно закатился громким смехом.

— Телезрители! — Он вытирал слёзы, хлопал себя по коленям. — Да известен мне этот старик. Очень даже хорошо. По играм специалист. От районо. Последнюю игру тут устроил, маршировал с ребятами. Плакат носил, чтобы я им двери открыл.

— Как знаешь, Лазуркин, — сказали пенсионеры. — Мы предупредили. Двери ты ему не открыл, он обманом залезет и украдёт академика. Не зря с мешком ходит.

И пенсионеры повернулись и пошли.

Обиделись.

— Мой взвод на доске Почета висит! — крикнул им

вслед Лазуркин.

Он опять начал смеяться и хлопать себя по коленям. Бравый солдат. А тем временем за его спиной в корпус проскочили Казимир Иванович и ребята (сверхпроводимость!..): Гунн, девочка с косичками, концы которых были защёлкнуты пряжками, двое в летних шапках и, конечно, тот… с развязанными шнурками в ботинках. Он по-прежнему не сомневался, что физика ждёт его.

Казимир Иванович незаметно снял с доски связку запасных ключей.

Вот почему до сих пор его не могут запереть дома.

Связку ключей отдал Гунну. Гунн крепко зажал в руке: зазвенят — выдадут всех. И главное, чтобы не уронить.

А Лазуркин смеялся и хлопал себя по коленям: додумывать ничего не хотел.

Гунн шёл первым. В коридоре горели неяркие лампочки и было полутемно. За ним — остальные ребята. И, конечно, гуси на платье у девочки, они тоже шли, пробирались, вытянули шеи.

Последним пробирался Казимир Иванович с мешком.

— Назад, — вдруг прошептал Гунн. Но было уже поздно.

Гигантскими прыжками мчался человек, держа над головой большие шары — «Гелий». Шары помогали человеку так высоко подпрыгивать, и поэтому он единым духом перемахнул через ребят и Казимира Ивановича. Девочка с пряжками в косах тихонько взвизгнула от страха и присела. Мальчик, которого особенно ждала физика, быстро наклонился и опять безуспешно занялся шнурками. Летние шапки, даже от страха, закрыли глаза и ударились головами о стену. Возможно, это отомстила им тележка. Пришлось снять шапки и потереть головы руками. Зелёную и жёлтую.

Не успели ребята опомниться, как откуда-то из глубины донеслось низкое, тревожное гудение. В окнах задрожали стёкла, над дверями лабораторий замигали лампочки. Под потолком коридора прокатилась по подвесному рельсу металлическая люлька, наполненная дымящимися колбами с азотом. И вновь наступила тишина.

— Может, лучше завтра придём? — неуверенно сказала девочка. Она опять присела, только не взвизгнула.

— Нас заклеймят позором, — сказал Гунн. Он имел в виду остальные массы, которые ждали у станции метро.

— Да. Конечно, — поддержал его Казимир Иванович. — Всех заклеймят, и меня с вами.

— И меня, — сказал мальчик со шнурками.

— И тебя, — кивнул Казимир Иванович. — Раз всех.

— Да. Я как все. — Мальчик боялся, что о нём здесь случайно забудут.

Когда ребята прежде были в корпусе, он не выглядел таким устрашающим,

может быть, потому, что это было днём и в корпусе не работали все лаборатории. А может быть, потому, что они были тогда более легкомысленными и безответственными, не вступили ещё в борьбу с самим Главным Криогеном. И колесо истории не поднялось ещё так высоко, как теперь, — на гору Науки!.. А ведь когда падаешь с горы, долго не знаешь, где верх, где низ.

Преодолев страх и сомнения и завязав в конце концов шнурки, двинулись вперёд. Они должны выполнить свой долг, и потом — с ними Казимир Иванович, который говорит, что они вовсе не трусливые, а просто менее храбрые сегодня, чем в прошлый раз. Приятно, когда называют менее храбрым, а не трусливым. Можно быть всё менее и менее храбрым, а трусливым — никогда. Значит, убегая неорганизованно, они тоже не были трусливыми, а — менее храбрыми.

За поворотом коридора возник яркий свет. Слышался гул тяжёлой машины. Ребята увидели, как поднимался и опускался большой сверкающий поршень, весь в проводах и медных трубках. Он сжимал газ гелий, превращал его в жидкость сверхнизкой температуры. «Крио» — холод, «ген» — творю. Лаборатория эта называлась Ожижительной.

На мостике, похожем на капитанский, стояли Громцев и Тамара Владимировна. Наблюдали за приборами. Сбоку от машины были светящиеся экраны, и на них вспыхивали изгибались красные змейки электрических разрядов. Внизу, за маленькой деревянной конторкой, сидела Марта Петровна и вписывала данные с приборов, которые ей диктовала Тамара Владимировна, в толстую клеёнчатую тетрадь.

— Прибавьте напряжение, Наташа.

— Где Ионов?

— Пошёл на вычислительный звонить.

— Николай, я уже ничего не соображаю, — сказала Пунченок. — У нас с кварцевой нитью вариант тридцать шестой или тридцать седьмой?

— Тридцать шестой.

— Часов до двух просидим.

— Наташа, вы прибавили напряжение?

— Да, Тамара Владимировна. — Наташа была в резиновом фартуке и в резиновых перчатках.

Ребята и Казимир Иванович прокрались мимо дверей Ожижительной и наткнулись на Ионова.

— А-а… вы ещё здесь? — рассеянно спросил Ионов.

— Мы… — Гунн оглянулся на Казимира Ивановича. — Да.

— Как здоровье? — обратился Ионов к Казимиру Ивановичу.

— Здоровье?.. Э-э… улучшается.

— Ну-ну. — Ионов дружелюбно похлопал Казимира Ивановича по плечу.

— Странно, — пробормотал Казимир Иванович. Ионов озадачил даже его.

А потом откуда-то из боковой двери на них наскочил Митя Нестеров.

— Привет!

— Привет! — ответили ребята.

И Митя тут же скрылся в другой боковой двери.

— Никто нам не удивляется, — сказала летняя шапка с жёлтым козырьком.

— Может, правда лучше завтра придём? — сказала летняя шапка с зелёным козырьком.

— Это теперь, когда мы совсем у цели! — воскликнул Гунн. Он всегда и всюду опаздывал. А сегодня он не опоздал и не хотел ни от чего отказываться. И потом, у него в руках ключи.