Школьный бунтарь
Шрифт:
Сильвер выгибает бровь, глядя на меня, и я отражаю выражение ее лица, заставляя ее улыбнуться.
Черт. Меня. Дери.
Я заставил ее улыбнуться.
Это первый раз, когда я вызываю в ней что-то, кроме злости, и прилив эмоций от того, как она поворачивается ко мне с такой улыбкой, как будто я чертовски этого заслуживаю или что-то в этом роде, ощущается как удар под дых. Боже, как же я когда-нибудь буду достоин этой девушки? Понятия не имею, но я собираюсь выяснить это, даже если это убьет меня.
—
— Мне очень жаль. Солнце? Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ха-ха, — сухо говорит она. — Я думаю, это были Гавайи. Мы купались в океане, и все твои татуировки смыло водой.
У меня в груди что-то странно сжалось. Не знаю, то ли потому, что ей приснилась такая странная вещь, то ли потому, что ей приснился я, и точка. В основном появляюсь только в кошмарах.
— Это твой тонкий способ сказать мне, что ты хочешь, чтобы я прошел через сотню трудных, невероятно болезненных часов удаления татуировки, Dolcezza (перев. итал. – Сладость)?
Сильвер закатывает глаза.
— Я еще не закончила. Мне снилось, что они все упали в воду, но потом они перешли на меня. И все они были в неправильных местах.
Я втягиваю нижнюю губу сквозь зубы, накрывая ладонями лицо Сильвер и закрывая ей глаза.
— Хм. Я не уверен, что куча татуировок на лице тебе подойдет.
Она сдерживает застенчивую улыбку, берет меня за запястья, венчик размазывает желтое тесто по моей руке, и отдергивает мои руки.
— Я… — начинает она. Хотя, похоже, она не может закончить.
— Ты что?
— Я задавалась вопросом об остальных. Твоих татуировках. Сколько их у тебя? Они все что-то значат для тебя? Где они? — Она замолкает, на ее щеках появляются два красных пятна. Она чертовски нелепа и очаровательна, когда стесняется.
Наклонившись к ней, не в силах сопротивляться шансу заставить этот румянец распространиться немного дальше, я снова легко касаюсь ее губ своими.
— Ты просишь провести экскурсию по моему телу, Сильвер Париси? Потому что я с радостью тебе помогу.
Изменения в ее теле очень заметны. Ее спина выпрямляется, руки крепче сжимают мои запястья. Отличная работа, придурок. Ты ее просто напугал.
— Я просто дразню, — тихо говорю я, слегка касаясь кончика ее носа своим. — Вовсе не предлагаю раздеться догола и бегать по хижине как животные.
Ее глаза похожи на зеркала, когда она смотрит на меня, бледно-голубые, почти серебряные.
— Я вовсе не расстроена. Я... бы хотела экскурсию. Пока аттракционы не являются обязательными. — Похоже, она очень довольна своим эвфемизмом.
— О. Значит, ты умник? Буду знать. — Я выхватываю у нее венчик и швыряю его в раковину позади нее, притягивая ее ближе ко мне. Наши тела прижаты друг к другу, и я трачу секунды, пытаясь понять, должен ли попытаться повернуться так, чтобы скрыть тот факт, что у меня бушующий стояк, но у меня не остается
— Если я умник, то тебя, должно быть, возбуждают довольно странные вещи, — беззаботно говорит она.
— Ты и половины не знаешь. — Я собираю ее волосы в свои руки, наслаждаясь их тяжестью и ощущением, когда откидываю их назад на ее плечи и обнажаю шею. Там, где речь идет о физическом контакте с Сильвер, есть линия на песке; я сам ее проложил, так что знаю, как далеко идти и когда отступать. Целовать ее шею — это определенно не по правилам, но позволяю себе одно медленное, осторожное прикосновение губ к фарфоровой коже ее шеи. Только один... и этого достаточно. Точно такие же красные пятна выросли на щеках Сильвер, но я больше не думаю, что они вызваны смущением.
— Я покажу тебе свои татуировки, и ты сможешь оценить каждую из них, — говорю я ей. — Но думаю, что нам придется заглянуть в ту закусочную, которую я заметил по дороге сюда, чтобы захватить еще немного еды, Dolcezza.
Она хмуро смотрит на меня. Я не знаю, заметила ли она, но ее руки добрались до моей груди, ладони покоятся там, и от этого прикосновения мне чертовски хочется петь. Сильвер наклоняет голову набок и спрашивает:
— Зачем?
— Потому что французский тост, который ты готовила, уже горит, — отвечаю я.
Она чуть не подпрыгивает на фут, когда резко поворачивается и бросается к плите, громко ругаясь как матрос.
— Твою мать! Черт, черт, черт, черт, черт, черт! Деееерьмо, нееееет... — Она выключает конфорку, отодвигает сковородку, а затем начинает бить по пылающим, почерневшим кусочкам французского тоста кухонным полотенцем. Не очень хорошая идея. Я вмешиваюсь, поднимаю ее за талию и сажаю за кухонный стол, затем беру у нее полотенце и использую его, чтобы поднять сковороду за ручку. Все это идет в раковину. Я открываю кран, заливая содержимое сковороды водой, и мини-пожар тут же гаснет.
Сильвер стоит рядом со мной перед раковиной и с угрюмой покорностью смотрит на свою неудавшуюся попытку приготовить завтрак.
— Возможно, это и к лучшему, — говорит она. — Я ужасно готовлю. Уверена, что ты был бы отравлен, если бы съел это.
Я несколько раз ущипнула себя, пока Алекс был в душе, достаточно сильно, чтобы оставить синяк. Это не похоже на реальную жизнь. Я не могу осознать того факта, что он здесь, со мной, в хижине, и мы действительно делаем это. Позволила ему приблизиться, черт возьми, а он... Боже, по какой-то непонятной причине он действительно хочет быть здесь со мной.