Шкура

Волкодав Юлия

На колокольне зазвонил колокол, отмечая очередной прожитый час. Три. Скоро день закончится. Завтра мы навестим маму, послезавтра заберём её в Москву. Я наконец-то вырвусь из душных ностальгических объятий города детства. Полтора дня до свободы. Но от этой мысли вдруг стало ещё грустнее. Москва завертит, закрутит, снова начнёт перемалывать твою жизнь словно в мясорубке. Тигран будет разрываться между работой и семьёй, иногда приезжать за своей порцией секса и несколькими часами сна, мы опять будем ругаться, он будет меня бесить. Странно, тут он меня почти не бесит. Или даже совсем не бесит. Ну своеобразный он, конечно, с росписями этими,

с мороженым, с храмами. Но не бесит. А в Москве начнёт. В Москве все друг друга бесят.

***

Я стояла у плиты, жарила котлеты из судака и чувствовала себя героиней какого-нибудь сериала для тётушек. Скажи мне кто месяц назад, что я буду стоять в Энске у плиты и что-то там готовить! В рожу бы плюнула. Однако же…

Таксист повёз нас домой каким-то странным маршрутом, мимо большого рыбного рынка, известного на весь Энск и даже за его пределами. В детстве я иногда ходила сюда с мамой, и всегда ненавидела подобные походы. На рынке нестерпимо воняло рыбой, а летом запах бывал далеко не всегда свежим. К тому же я вообще рыбу не любила, никогда. И надо было Тиграну из окна успеть рассмотреть рыбные прилавки. Он тут же попросил водителя остановиться.

— Мариш, давай свежей рыбки возьмём на ужин? — обратился он ко мне несколько запоздало, так как машина уже припарковалась у обочины. — Так хочется нормальной, а не перемороженной рыбы.

Мда. Я давно уже заметила, что у москвичей на рыбе есть некоторый заскок. В Энске, стоящем на реке, такого добра завались, весной и осенью, когда идёт путина, особенно. Я лично не то, что рыбу, икру-то особым деликатесом не считала, в детстве успела её поесть вдоволь. Мама меня даже заставляла бутерброды с икрой есть, чтобы гемоглобин повышать. Помню, как выходила с бутербродом во двор и просила кого-нибудь из ребятни слизать икру, и только потом доедала хлеб и оставшееся на нём масло. В Москве же ценится даже самая бросовая по энским меркам рыба, такая, как судак или сазан, если она свежая. Не говоря уже об осетрах, которых я, к слову, просто терпеть не могу. Так что с одной стороны желание Тиграна мне было понятно.

А с другой, он же не простой смертный, который в третьеразрядном супермаркете вынужден перемороженное дерьмо покупать. Он может пойти в нормальный ресторан, где при нём из бассейна выловят какую угодно рыбку в и течение получаса приготовят и подадут.

— Я не разбираюсь в рыбе, — пробормотала я, но из машины всё-таки вылезла. — И я не буду её чистить!

— Я почищу, — тут же отозвался Тигран. — Смотри, какие чудесные судачки! Сто лет судака не ел!

Я была так поражена его заявлением, что даже не нашла, что ответить. За несколько минут мы стали обладателями пакета с четырьмя небольшими рыбинами.

— Можно ушицы сварить, а можно и котлеток наделать, — радостно предложил Тигран. — Завтра маме твоей отнесём, угостим. Очень полезно выздоравливающим!

— В больнице что, не кормят? — буркнула я, представляя, что мне теперь и фарш крутить, и уху варить — мечта всей жизни просто!

— Ну так одно дело больничное, а другое — домашнее. Не беспокойся, котёнок, я всё сделаю.

Я скептически промолчала. Но когда мы приехали домой, Тигран Борисович действительно прошествовал на кухню, вооружился ножом и дощечкой, которые я не без труда для него отыскала, и за каких-то полчаса разделал судаков до состояния чистейшего филе. Вконец обалдевшая от явившегося мне чуда, я всё-таки присоединилась к действу — взялась чистить

картошку и поставила воду. Тигран тем временем разбирался с маминой допотопной, механической мясорубкой.

Мы едва помещались на тесной кухне, к тому же Тиграну пришлось сесть. Если бы остался стоять, рук ему, с учётом трости, не хватило бы. Сковородка шкворчала первой партией котлет, Тигран лепил вторую, я следила за ухой и думала, что более странного вечера в нашей с ним жизни ещё не случалось. И что примечательно, мы не ругались. Мирно готовили простую еду, чтобы потом так же просто поесть перед телевизором, как старые супруги. Не скажу, чтобы меня сильно радовала перспектива. Если бы я хотела бытовухи, то не уезжала бы из Энска, не строила бы каждый раз новые отношения, в погоне за чем-то вечно недостижимым. Но какое-то неуловимое очарование в вечере присутствовало.

Мы действительно ужинали в зале, при включённом телевизоре, но никто не смотрел на экран, потому что Тигран рассказывал, как в детстве ему часто приходилось ловить и разделывать рыбу.

— Правда, рыбёшка была намного мельче и ловили мы её в море, — объяснял он, заканчивая с ухой и примериваясь к котлетке. — Барабуля в основном попадалась. Её даже не чистили. Просто так жарили, в муке. И потом лопали как семечки. Иногда и до дома не доносили, разводили на берегу костёр и жарили в какой-нибудь консервной банке. Голодные же вечно. Нас у мамы шестеро было, я предпоследний. Пять мальчишек, шестая, самая младшая, девочка, Аурика. А времена сама знаешь. Послевоенная разруха, карточки. Отец с фронта не вернулся.

— Погиб?

Тигран покачал головой, усмехаясь.

— Нет, просто не вернулся. Встретил где-то под Сталинградом медсестричку, ну и как это бывает. Военно-полевая жена стала женой самой настоящей. А мы с мамой остались. Мне ещё повезло, что я из младших, пока подрос, старшие братья уже работать начали, как-то на жизнь зарабатывать, и меня учиться в институт отправили. Братья-то в лучшем случае училища окончили, Леон и Арут вообще без образования, после школы на завод.

— А где они сейчас?

Впервые Тигран что-то рассказывал о семье. Смешно сказать, но я даже не представляла, что когда-то у него были мама и папа, братья и сёстры. Когда встречаешь человека в возрасте Тиграна, семью его можно представить, только начиная с него самого. А о том, что когда-то этот человек был ребёнком, подростком, юношей, даже не задумываешься.

Тигран задумчиво пригладил волосы, закинув их назад.

— Сейчас жива только Аурика. В Америке живёт. Мы виделись лет десять назад. Но созваниваемся иногда. У неё большая семья, дети, внуки, целый табор. А с братьями у меня отношения не очень хорошо сложились после того, как я в институт пошёл. Они на меня злились, считали, что я тоже, как они, должен сразу на завод. Мама настояла, чтобы я учился. Видела во мне какой-то потенциал, наверное. А может просто потому, что младший.

У него стали такие грустные глаза. Наверное, вспоминал что-то, что не очень вспоминать хотелось. Да уж, знали бы его братья, что из Тиграна получится, наверное, не стали бы портить с ним отношения. Хотя кто сказал, что они были менее талантливые и способные. Просто Тиграну повезло. А потом повезло ещё много раз.

— Расскажи лучше ты о своём детстве, — вдруг перевёл тему Тигран. — У тебя тут наверняка и альбом с детскими фотографиями хранится.

— Только не говори, что хочешь на него взглянуть, — простонала я.