Шкура
Шрифт:
– Нет. Пусть у внука будет новехонькая. Мог бы и купить, но не стану. Мой дед, мой отец своими руками для детей кроватки собирали. Традиция у нас такая. Если ребенок спит в такой кроватке, то набирается отцовской силы.
– Пап, а мама рассказывала, что ты для Феди с рук брал…
– И что? Брал и брал. Мне тогда не до кроваток было.
– Из-за брата?
– А это ты к чему?
– Просто слышал как-то, что ты на него злобу держишь. Почему вы не общаетесь? К нам дядька не ходит, и ты к нему ни разу не ездил.
– По кочану. – Насупился мужик, отпустив колесо.
Степан поднялся на ноги, сунул в карман штанов руку и достал пачку с папиросами.
– Чего задумался? – отец вытащил из его пачки одну папиросу. – Из-за малого? Не переживай, – хлопнул сына по плечу. – Будет жить. Сердцем чую.
Оба закурили. Помолчали, посмотрели на дорогу, потом – на телегу. Панкрат выдохнул серый дым, цокнул и сплюнул рядом с колесом.
– Хорошая тебе жена досталась, сын. Я б за такой, как за горой был.
– А откуда знаешь, что она хорошая? – Степан уставился на отца.
– Жизнь прожил. Теперь все вижу, чувствую.
– А мать? Тоже для тебя хорошая?
– Ну-у, ладно. – Панкрат не стал отвечать на вопрос. Махнув рукой на телегу, затушил о подошву сапога окурок и строго сказал: – ужинать пора. Потом проверим. А ты Гале отнеси харчи. Вставать ей не вели. Иначе точно без мальчонки останемся. Береги ее. Она теперь твоя правая рука. В общем, живите дружно.
– Я не уверен, что…
– Я тебе дам! – гаркнул отец, замахнувшись кулаком. – Не уверен он. Жив наш Федос! Жив, я сказал.
Плотно поужинав свежей картошкой, пожаренной на сковороде, и засоленным салом с парным молоком, мужики разбрелись по комнатам. Панкрат вернулся, заглянул к Гале, спросил о ее самочувствии, еще раз напомнил о постельном режиме, а потом сел у красного угла. Марфа услышала, как ее муж шепчет молитву. Шепчет, хлюпая носом.
– Паразит, – шепнула она, навострив уши. – Во как, к девке сердцем припек. С чего бы это? С какого перепугу он так о ней заботится?
Ответ был прост – Панкрат всегда мечтал о дочке. Он так хотел иметь дочь, что даже фантазировал, как она будет выглядеть, какого цвета у нее глаза, как звучит ее задорный смех. Он и имя ей дал еще до рождения Федора – Настасья. Об этом он никогда и никому не рассказывал. Мечтал себе втихомолку и улыбался, когда перед его взором возникала маленькая девчушка, носящаяся по полю, как угорелая. В его роду только мальчишки рождаются. Отец всегда говорил, что без мужской руки семьи не существует. Маленький Панкрат слушал и соглашался, потому как перечить отцу противопоказано.
Прошел месяц. Галя ходит сама не своя. Ждать ли красных дней календаря или можно рыдать в подушку, горюя о потере ребенка? Каждое утро она просыпалась в страхе, что обнаружит на простыне красное пятно. Осторожно приподнимаясь, Галя проводила ладонью сначала по подолу сорочки, потом – по простыни. Сухо. Слава тебе Господи, сухо! Выходя из комнаты, она широко улыбалась.
– Чего скалишься? – Марфа вытаскивала из печи чугунок с молочной кашей. – Бегом корову отвязывать. Я не успеваю мужиков кормить и за скотиной приглядывать.
– Как же Вы раньше без меня жили? – поддевала
– Счастливо жили. У-у, стерва, – Марфа провожала сноху колким взглядом и ждала, когда сын вернется после купания.
Летом и до середины сентября Степан часто бегал на речку, чтобы искупаться, подумать о самом сокровенном, встретиться с другом.
– Степ, как оно – быть женатым? – Митька выжал трусы, надел их и потянулся за штанами.
– Да я еще не разобрал. – Выходя из воды, Степан попрыгал на одной ноге, постучал ладонью по уху, чтобы выбить воду из слухового прохода.
– Да ла-адно! – друг затянул ремень на поясе. – Тебе ж все карты в руки! Обнимайся, сколько хочешь, целуйся. Не надо теперь к девкам приставать. Слушай, а как она, а?
– Что, как? – Степа встряхнул свои штаны.
– Ну-у, лучше Любки грудастой? – вытянув шею, Митя приготовился к признанию во всех оттенках.
– Пошли домой, – одевшись, Степа потопал на дорогу.
– Чего-то я тебя не узнаю, – догнав друга, Митя поравнялся с ним. – Давай, рассказывай. Как там у вас, а?
– Отстань, Мить. – Удивительно, но Степан не хотел выкладывать интимные отношения на всеобщее обозрение. Он чувствовал, что это будет нечестно по отношению к Гале.
– А это, ну-у. Кусается, не?
– Еще раз спросишь, я тебе грудь пробью, – разозлился парень и прибавил шагу.
Дома ждал его сюрприз. Да такой, что Степан ненароком в глаз получил, потому что отец слишком резво размахивал кулаками.
Глава 11
– Сказал же, отойди! – прикладывая намоченное холодной водой полотенце к виску, Панкрат сидел на завалинке и косился на сына, которому Галя прижала капустный лист к покрасневшей скуле. – Куда ты лезешь, сморчок?
– Бать, кто ж знал, что мне… прилетит, – исподлобья поглядывая на рассвирепевшего отца, Степан краем глаза ловил натянутую улыбку дяди Егора, подпиравшего спиной колесо телеги.
– Ты всегда должен быть за отца. Если он машет кулаками, твое дело – помогать, а не разнимать! – Панкрат злился и сопел, раздувая ноздри.
В кухне за столом сидела Марфа и осторожно поглядывала из-за занавески, глотая слезы. А на крыльце стояла Галя. Она смотрела на дядю Егора, как завороженная. Слышала когда-то, что бывают люди, похожие как две капли воды, но никогда не встречала таких. Сейчас было стойкое ощущение, как будто на нее смотрит второй Панкрат Федосеевич.
– Я с тобой еще разберусь, – прохрипел Панкрат, закуривая папиросу. – Чтоб дорогу к моему дому забыл. Зачем приперся? Я ж тебя предупреждал.
– Я ж по-людски хотел, брат. – Еле дыша ответил Егор. – Сколько можно из себя барышню изображать? Давай поговорим… – аккуратно потрогал нос, – по-мужски.
– Поговорили уже, – вполголоса ответил Панкрат. – Иждивенец. Я ж чуть тебя на тот свет не отправил.
Немного поостыв, Панкрат уже не мог злиться на родного брата. Он с наигранным презрением поглядывал на Егора, делая вид, будто тот ему безразличен. Но в душе Панкрат был не просто рад, в его груди запели птицы. Столько лет не знаться… У каждого гордость взыграла.