Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
Тема разговоров почти не менялась: о… Нельзя сказать, что речь шла о женщинах, поскольку беседовали о тех женщинах, которых не принято называть — трудно подобрать приличные слова, — но казаки знали, о чем говорили. Почему-то Шкуро очень полюбил эти разговоры, он и раньше их не избегал, но теперь говорил только об этом. Самое пошлое, грязное, извращенное рвалось у него с языка. Компания смеялась. Одни — искренне, другие из уважения к начальству.
Вторая главная тема — деньги. Этой темы собеседники почти не затрагивали: знали, что у генерала есть кое-что, значит, пока и они не пропадут. И вообще все чего-то ждали. Примерно знали, чего именно. Надеялись, что это произойдет, и все встанет на свои места. И дождались.
Грянул бранденбургско-бетховенский
Выходили из кинотеатра, устраивались где-нибудь выпить и поговорить. Вокруг все кипело. Мир изменялся, превращался в нечто новое, и каждый мечтал о собственном месте в этом обновленном мире. Они же казаки — природные воины и еще вполне в возрасте. Ну 40 с лишним, ну пусть даже 50. Самому Шкуро — 55. Им не то что воевать — командовать надо. Те, кто с семьями, еще подумывают, а основная масса готова на все. Особенно те, кого Шкуро считает своими.
Обсуждали слухи, сообщения в местных газетах, мало отличающиеся от слухов. В Париже объявился Казачий совет и уже выпустил обращение: «Казакам приобщиться к делу борьбы с большевиками — каждый на своем месте». От кубанцев его подписал генерал-майор Малышенко, первопоходник, прошел всю Гражданскую. В эти же дни по рукам стало ходить частное письмо Краснова: «В данное время немецкому командованию нежелательна никакая лишняя болтовня. Войну с Советами ведут немцы — ив целях пропаганды среди Советских войск и населения, — они тщательно избегают какого бы то ни было участия эмиграции…» Краснов рассматривал три варианта: успешное антикоммунистическое восстание в СССР, оккупация части России, раскол России, одна часть которой пойдет на мир. Мог бы еще десяток вариантов придумать — он же писатель, причем такой, что придуманное им никогда не может осуществиться. Объявился и Владимир Кириллович Романов [77] : «В этот грозный час, когда Германией и почти всеми народами Европы объявлен крестовый поход против коммунизма-большевизма, который поработил и угнетает народ России в течение двадцати четырех лет, я обращаюсь ко всем верным и преданным сынам нашей Родины с призывом способствовать по мере сил и возможностей свержению большевистской власти и освобождению нашего Отечества от страшного ига коммунизма».
77
"Объявился и Владимир Кириллович Романов…" — великий князь Владимир Кириллович (1876–1938) в 1922 г., будучи в эмиграции, объявил себя блюстителем русского престола, в 1924 г. принял титул Императора Всероссийского.
— Это все разговорчики, — отмахивался Шкуро. — Вот Штейфон — тот знает, за что надо браться. Помнишь его, Коля? Он одно время был начштаба у Май-Маевского. Он здесь в Югославии назначен командиром Русского Охранного корпуса. Набирает казаков. Будет охранять друзей немцев от братьев-славян. В Югославии в горах восстания. Там и коммунисты под командой какого-то Тито, и Михайлович со своими, а наш генерал Штейфон будет их рубить. А сам-то, между прочим, еврей. Его отец выкрест. Вот фюрер-то узнает. А?
— Нам надо собирать казаков, чтобы сразу на фронт двинуть, — настаивал Гринчук.
Его поддерживали, предлагали разные фантастические варианты, вплоть до делегации к Гитлеру.
Человеку свойственно опираться на опыт прожитой жизни, на опыт войны, где ты умело действовал, ему представляется, что и в изменившейся ситуации произойдет нечто похожее. В 1918-м
Дождался — телеграммой его вызвали в Загреб в военное министерство. Шкуро выехал поездом, взяв с собой Колкина, Гринчука и Кузьменко. В несуществующей стране существовало военное министерство, стояли часовые, проверяли пропуска. Целый этаж был отведен германскому отделу, который и руководил всем существующим и несуществующим. В отдельном кабинете сидел капитан Гензель в летней форме с погонами. В стороне, на ярком диване — мадам Гензель и молодой человек в форме СС. Младший Гензель.
В кабинет пригласили всех, и в ходе обмена краткими приветствиями Шкуро интуитивно успел все же отметить взгляды, брошенные казаками на Маргариту, и ее ответные движения. Ничего особенного. Разве что намеки на прежнее знакомство. Или в Париже тогда встречались?
— Вот вас я давно не встречал, — сказал Гензель Николаю Кузьменко. — Помните?
— Как же. Темнолесская. Мы там сражались. И теперь готовы сражаться, где прикажет германское командование.
— У вас, Андрей Григорьич, — обратился хозяин кабинета к Шкуро, — есть течение самостийников. Какое-то Казачье национально-освободительное движение. Какой-то Евсиков.
— Мы у себя сражались за единую неделимую Россию, и сейчас поддерживаем политику, проводимую германской армией в России. Мы все готовы встать в строй. Я берусь набрать несколько боевых сотен. Примерно два полка.
— На свои средства? — спросил Гензель с улыбкой, которую сам, по-видимому, считал хитрой.
— Откуда у нас средства, господин капитан?
— (Остатки авансов фирмы «Батиньоль», переведенные в золотые динары, и текущие капиталы предприятий Шкуро и Зборовского составляют более миллиона динаров. Здесь есть точная цифра, — мягко улыбнулся капитан.
— Можно сделать проще, — сказала Маргарита. — Господин Шкуро вносит оставшийся капитал в фонд Германских вооруженных сил, а Карл Иоганн способствует назначению генерала Шкуро на должность командира казачьего полка. Туда, конечно, войдут его казаки.
— Господа, но этих денег нет, — воскликнул Шкуро, вполне искренне. — Все сгорело.
— Андрей Григорьевич, — с официальным высокомерием возразила Маргарита, — секретная ревизия отдела вооруженных сил была проведена три дня назад. Отчетные суммы должны находиться в вашей финансовой части. Возможно, они похищены…
— Нет, Маргарита Георгиевна, но часть денег была отослана семьям казаков, часть — в Париж, и все уже израсходовано.
— Сколько вы можете внести средств для укрепления могущества германской армии? — спросил Гензель.
— Поймите меня, Карл Иоганн, у меня ничего нет, — сказал Шкуро, сморщившись так, словно сейчас заплачет.
— Сюда бы комиссию СС, и деньги бы сразу нашлись, — высказал свое мнение молодой Гензель.
— Мы хотим сражаться, — сказал вдруг Гринчук. — Мы отдадим свою кровь за победу рейха.
— К сожалению, вы все офицеры, — сказал Гензель. — Отдельные рядовые казаки могут вступать в немецкие воинские части и формировать свои подразделения, но командовать ими могут только немецкие офицеры. Я имел честь слышать фюрера на совещании, когда он говорил, что прочитал столько книг по истории России и, в частности, по истории казачества, сколько не прочитал ни один немец. Фюрер сказал, что казаки не принадлежат к русскому народу — они потомки остготов, то есть являются народом германской крови. В трудные для своего Отечества времена они, как люди высшей расы, становились на сторону патриотов и самоотверженно умирали за царя-батюшку. Поэтому командовать русскими казаками должны немецкие офицеры. Ждите, Андрей Григорьич. Через несколько недель Россия будет разгромлена, и вам, конечно, найдется работа.