Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
Дозор вернулся вместе с Солоцким и его штабом. Новоявленный войсковой старшина, внешне такой же бравый, на гнедом коне, крест сверкает на черкеске под знаменитой бородой, но в глазах опасливый вопрос. Сделать бы ему разгон, снять с бригады за то, что не сумел большевиков одолеть, но надо город защищать. Да и опасно связываться — его в штабе Деникина любят.
Солоцкий доложил, что бригада отходит в полном порядке, пластуны Слащова прикрывают отступление.
— В полном порядке мы будем, когда красных остановим, — хмуро сказал Шкуро. — Разворачивайте
— Вы полагаете…
— Я полагаю, что мы должны не бегать от большевиков, а бить их.
Рота Гензеля с вами?
— Он не дошел до меня. Прислал связного с донесением, что отрезан колонной красных и ведет разведку в окрестностях Темнолесской.
Шкуро тронул лошадь и отъехал. Решил осмотреть поле, прежде чем говорить с Солоцким о конной атаке. Сам уже понимал, что вряд ли она возможна. Бригада, отступавшая в полном порядке, высыпала из леса едва ли не в панике, а вскоре за нею и пластуны покажутся. Слащов подъехал, не сдерживая тревожного волнения.
— Что делать, Андрей Григорьевич? Где занимать оборону?
— Мельников, разверни штаб в том овражке. Пойдемте посовещаемся, господа командиры.
Совещались недолго. Признали неохотно, что здесь на окраине города кавалерийская атака невозможна: артиллерия есть — снарядов нет. Решили кавалерию спешить, лошадей отогнать в предместье, а всем окопаться и защищать город.
— Должны до ночи продержаться, — сказал Шкуро. — Солнце на закате. Я еду к губернатору. Командует Яков Александрович.
До заката было еще далеко. Солнце жгло справа сзади, опушка леса пестро посверкивала. Там густо копошились темные фигурки — красные готовились к атаке.
Шкуро с ординарцами поскакал не к губернатору, а в свой штаб — там дежурили офицеры. На улицах — паника. Повозки, тачки с узлами. Люди, пораженные смертельным страхом, тянулись к вокзалу и к дороге на Тихорецкую.
И вдруг впереди какая-то заминка, непонятные звуки. Толпа, запрудившая улицу, мешающая проезду всадников, качнулась к тротуарам, и звуки стали понятиями:
Смело мы в бой поедем За Русь святую И как один прольем Кровь молодую…Запыленные, загоревшие, усталые после марша, до привыкшие восхищать городскую публику выправкой, бодро шагали роты корниловцев. Белые гимнастерки с корниловскими нашивками, синие галифе, сапоги — приоделись добровольцы. Фуражки хоть и видавшие виды, помятые, но козырьки — лихо на брови, набекрень. Впереди — полковник в мундире с орденами, с сигарой в зубах.
Шкуро соскочил с коня, поспешил навстречу…
Дал Деникин подкрепление — нужен ему Шкуро, нужен Ставрополь.
Из Кавказской эшелонами прибыло два батальона. Не останавливаясь вышли к женскому монастырю — вел сам их Шкуро. Корниловцами командовал полковник Захарьев. Докурил сигару, поднял к глазам бинокль, пошел по кругу, по опушке леса, перебивая
— Мне требуется полверсты относительно ровного поля.
— Это слева от дороги, — показал Шкуро. — Но там у них самые пулеметы. Наверное, командиры и штаб.
— Меня это не интересует. От моих офицеров побегут все. Господа ротные командиры, ко мне…
Полковник отдал короткие распоряжения, и в считанные минуты офицерские роты быстрым шагом, некоторые и бегом, развернулись в четкие цепи. Полковник громко командовал, ясно, что не впервые руководил атакой:
— Цепями! Интервал четыре шага! Винтовки, ноги! Огня не открывать! Шаг под барабан! За великую Россию! Вперед!..
Белой сталью врезались офицерские цепи в мягкую кубанскую землю, беспощадно грозно били барабаны, быстрым широким шагом приближались корниловцы к шевелящейся опушке леса. Пластуны, окапывавшиеся на левом фланге, бросили лопатки и поднялись в атаку. Всполошились красные пулеметы. Торопливые очереди взрывали землю под ногами атакующих. Падали раненые и убитые, бежали вслед цепям сестры милосердия.
Барабаны продолжали бить в тех же упрямых монотонных ритмах. Пулеметы сбивались на короткие очереди и замолкали один за другим, Шкуро и его свита наблюдали картину боя молча, не отрывая от глаз биноклей. Прошли считанные минуты, и по чьей-то неслышимой команде цепи сверкнули серебром штыков заигравшим в красном свете заката: винтовки взяты наперевес, волнами поднялась над полем боевое «ура»! Офицеры бегом ринулись в штыковую атаку.
Удирающие красные толпились на дороге, рвались куда-то в чащу леса, их догоняли, кололи, били из винтовок.
Шкуро опустил бинокль, криво улыбаясь, взглянул на стоявшего рядом Солоцкого, сказал грубовато:
— Отговорили меня от кавалерийской атаки, вашу мать! От нас так же бежали бы большевички. Чего ж вы стоите, как истукан? Ведите бригаду на преследование. Дожили. Пехота казачью конницу обгоняет!
— Это же корниловские офицеры, Андрей Григорьевич, — пытался оправдываться Слащов. — Анаши казаки после трехдневных боев.
— Эти добровольцы — такие же люди, как все. Я еду в штаб. Мельников — лошадей! Полковник Слащов, принимайте командование.
Слащов мог бы отказаться — он же теперь стоит вон главе отдельного войска, но не решился на спор с бывшим своим командиром. Шкуро и до прихода офицеров спешил в штаб, надеясь застать Кузьменко, а теперь, конечно, опоздал. Дежурный доложил, что вахмистр Кузьменко получил все необходимые документы и отбыл на задание около трех часов дня. Жаль, можно было Леночку оставить еще на несколько дней. Но все к лучшему — нельзя долго с одной бабой заниматься. Да еще это в секрете сохранить.
Приехав к себе, Шкуро приказал Литвиннику собрать своих и организовать ужин из ресторана. За столом гости-казаки в один голос потребовали, чтобы первую чарку пили за полковника-атамана, вождя кубанского казачества. Он особенно не противоречил. Перваков, сидевший рядом, сказал: