Шлак 4.0
Шрифт:
— … сопровождение пришлите… ага… фармацевты… и чё?.. ага… Понял.
Он вновь высунул голову.
— Куда идти знаешь?
— Знаю.
— Вот и иди.
Путь для меня был привычный, я уже дважды проходил им туда и обратно. Широкая штольня вела до самой ямы, по бокам располагались узкие камеры. Я подходил к решёткам и всматривался в то, что находилось за толстыми прутьями. Полутвари, полулюди, чудища, недочеловеки. Вонь, крики, рычание, мольбы. Сложно подобрать определение увиденному и услышанному, но точно могу сказать, что среди всего этого разнообразия метаморфоз
Это обескураживало. Но должны ещё быть камеры возле лаборатории.
Я добрался до ямы, не удержался, заглянул внутрь. Чёрно-багрово-синюшное месиво тварей ходило ходуном и беспрестанно издавало рычание. Это уже воспринималось как нечто естественное и не вызывало отторжения. Только одна мысль холодила голову: все эти существа когда-то были людьми.
— Нравится, аптекарь?
Я повернулся на голос. Гоголь! Вот так встреча, я аж попятился от неожиданности. Что он тут делает? Впрочем, догадаться не сложно. Зелёная майка, кобура с пистолетом, бронежилет, логотип ямы на левой стороне груди. Начальник фермерской охраны. Неплохой карьерный рост. Матроса отправили на переработку, место освободилось, место хорошее. Почему бы не занять? Тем более если заслужил. А уж он заслужил, сомневаться не приходиться. Правда, я так и не разобрался, на кого конкретно он трудился, но по атрибутам и так ясно, что не на Мёрзлого.
— Может и нравится, — заговорил я хриплым басом. — Тебе что за дело?
Он меня не узнал. Да меня бы и мать родная сейчас не узнала, тем более в респираторе.
— Ладно, ладно, я просто так спросил, — Гоголь подмигнул. — Ты к начальнику? Пыльцу несёшь? Давай я передам. Донесу в полной сохранности.
— Анализы свои доносить будешь, а контейнер я сам как-нибудь.
— Ну смотри, наше дело предложить. Лаборатория в следующей штольне, не промахнись, — и добавил с ухмылкой. — Аптекарь.
— Не промахнусь.
Я вошёл в штольню. Камеры с заключёнными находились по обе стороны. Внутри та же жуть что и прежде: полутвари, полулюди. В третьей от начала сидела Галина Игнатьевна, начальник внутренней охраны, впрочем, судя по обстановке и ситуации — бывший начальник внутренней охраны. Одежды нет, стало быть, процесс трансформации запущен. Увидев меня, Галина Игнатьевна стыдливо прикрылась руками. Непривычно некогда всесильной госпоже жилых блоков сидеть голой под чужими взглядами. Хотя смысл прикрываться? Она уже не человек. Я попытался найти в себе немножко жалости, не нашёл, и не потому что по её приказу просидел двое суток на принудиловке. Жалости не было в принципе. Ни к ней, ни к соседям.
— Что ж ты у каждой решётки останавливаешься? В зоопарк тебе тут что ли?
Опять Гоголь. Только на этот раз не один. В штольню быстро заходила фермерская охрана и выстраивалась полукругом в два ряда. Всё как на учениях: первый ряд на колено, второй в полный рост. В руках дробовики. Не много ли на одного меня?
Я обернулся. С другой стороны тоже подходили бойцы, перекрывая проход к лаборатории.
Гоголь широко улыбнулся:
— Или ты Дряхлого ищешь, Дон? Хе-хе. Так он в следующей камере. Загляни, я разрешаю.
Дёргаться, хвататься за оружие, взывать к
Я перешёл к следующей камере.
Свиристелько был не прав, Дряхлый оказался не такой уж и большой фигурой. На полу сидело нечто бледное, с лоскутами свисающей кожи, в гнойниках. Глаза выпучены, рот искривлён, клочки седых волос торчат над ушами. Но лицо вполне узнаваемо, хоть и похоже на разлагающуюся маску мертвеца. Да, это Дряхлый, только наполовину превратившийся в подражателя. Та самая стадия, когда разум твари начинает сливаться с разумом человека. Дряхлый всю жизнь задавался вопросом, что получается в итоге этого слияния. Продолжает ли тварь чувствовать себя человеком? Скоро он узнает ответ.
— Нравится?
Гоголь глумился надо мной, хорохорился, но держался на расстоянии. Боялся.
Зря боялся. Мне было не до него. Я схватился за прутья решётки и позвал:
— Дряхлый… Семён Игоревич, слышишь? Смотри на меня.
Существо посмотрело. Белки почернели, зрачок покраснел. Ненависть прочно обосновалась в нём. Будь у него сейчас силы, он бросился бы на меня. Для него я добыча, разговаривать со мной он не настроен, только убивать. Но я всё равно задал вопрос, ради которого пришёл:
— Семён Игоревич, где Кира? Ты должен знать. Ты знаешь. Ответь. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое…
Дряхлый забулькал. Я прислушался, пытаясь разобрать слова… Нет, это лишь звуки — бессвязные, нечленораздельные, к словам не имеют никакого отношения. Чёрт!
Фермеры подошли вплотную. Чувствуя их дыхание за спиной, я взялся за рукоять пистолета.
— Дон, не шали! — просипел Гоголь.
Я и не собирался. Вынул пистолет из кобуры, бросил на пол. Завёл руки за спину и покорно ждал, пока на запястьях щёлкнут наручники. Лишь после этого Гоголь осмелился подойти. И ударил меня кулаком по почкам. Я зашипел от боли, опустился на колени, а Гоголь снова ударил, на этот раз по уху.
— Как же я мечтал это сделать, — проговорил он радостно. — Как же… Это тебе за то, что ты стрелял в меня. Ты чуть не попал…
Дряхлый, глядя на нас, вдруг забубнил:
— Идёшь… идёшь… конца не найдёшь…
— Что?!
Он повторил:
— Идёшь… идёшь… конца не найдёшь…
Я заорал:
— Куда идёшь? Какого конца? О чём ты?!
А он твердил без умолку, пуская слюну:
— Идёшь… идёшь… конца не найдёшь… Идёшь… идёшь… конца не найдёшь…
Фермеры подхватили меня под руки. Я дёрнул плечами, рванулся к решётке, всё ещё надеясь, что Дряхлый скажет что-то вразумительное. Гоголь заорал, заглушая бормотание твари, принялся молотить меня кулаками по плечам, по спине. Дряхлый засопел, с бормотанья перешёл на скулёж, а потом и вовсе заткнулся.
Я выдохнул и перестал сопротивляться.