Шляпа комиссара

Штайнберг Вернер

Но, стараясь не показать своих чувств, он сделал несколько шагов в глубь комнаты и спросил:

–  Вы, господин комиссар?

–  Вы, - спокойно сказал Гроль, - самый большой осел из всех, кто когда-либо работал со мной. Мне неприятно говорить вам это, но, увы, это так, и можете на меня жаловаться.

Веснушчатый ассистент почувствовал, как кровь отливает у него от лица, но заставил себя промолчать.

–  Ну ладно, - сказал Гроль, - оставим это сейчас!
– Он посмотрел на листки бумаги, поднял их одной рукой и продолжал: - Если Метцендорфер не смог удержаться от войны, то это еще можно понять: у него нет криминалистского опыта. Но что вы записывали его исповедь, это скверно: тем самым вы придали ей характер документа

и обязались что-то предпринять. И боюсь, что вы что-то предприняли!

–  Я был во Франкфурте и в Пассау, - строптиво ответил помощник.

–  Ах, вы были там!
– откровенно издеваясь над ним, обрадовался Гроль.
– А результаты, если это не секрет, господин ассистент ?
– Грисбюль хотел было приступить к докладу, но комиссар прервал его резким жестом: - Садитесь уж. Насколько я вас знаю, десяти минут не хватит.

Но десяти минут хватило, и, так как Гроль нисколько этому не удивился, у Грисбюля сразу возникло подозрение, что комиссар просто хотел подхлестнуть его своим замечанием. Гроль снова приподнял листки.

–  Сравнивая одно с другим, приходишь к выводу, что ваши сведения - если это можно так назвать - в основном совпадают со сведениями Метцендорфера. Разницы тут нет. Только совершенно неясно, какую цель вы преследовали.

Теперь лицо ассистента вдруг покраснело, и его веснушки утонули в этом внезапном приливе крови. Он промолчал. Комиссар нащупал чувствительное место. Было больно! И Грисбюль испугался, что Гроль будет еще долго нажимать на это место.

–  Вам надо бы стать частным сыщиком, - задумчиво сказал Гроль и с тоской посмотрел на ассистента, - тогда вам никто не мешал бы беседовать с выжившими из ума адвокатами, разъезжать по свету и обращать на себя внимание своим поведением. И ваши клиенты были бы вам благодарны: вот человек, говорили бы они, который по крайней мере что-то делает, беря у нас деньги. Ну еще бы! Но, к сожалению, вы не частный сыщик, и я вынужден снова взяться за это дело.
– Он тяжело вздохнул и сказал: - Я должен прервать свой отпуск.

Этого-то Грисбюль и опасался.

–  Хорошо еще, - сказал Гроль, - что я не уехал из Нюрнберга, потому что искал свою шляпу.

Он с нежностью посмотрел на крючок, с которого пропавшая любимица приветствовала его еле заметным вздрагиванием.

–  По долгу службы я должен констатировать, - сказал Гроль, - что господин Метцендорфер виноват чуть ли не в присвоении власти, а вы, господин Грисбюль, - ассистенту стало не по себе, когда комиссар подчеркнуто вежливо назвал его «господин», - вели себя как неопытный шахматист, понятия не имеющий о значении своих ходов.
– Он вздохнул пошуршал листками и, глядя не на Грисбюля, а на бумаги, сказал: - А между тем ваши ходы, по-моему, действительно кое-что значат!

Тут Грисбюль понял, что Гроль одобряет его: слова комиссара были признанием, какого удостаивает сына отец, - не громкой похвалой, разумеется, ведь молокосос, чего доброго, зазнается.

–  И все-таки дело дрянь, - продолжал Гроль, - ведь из-за вас мы теперь соприкоснулись как раз с теми силами, с которыми я не хотел связываться, и дай бог, чтобы они не поставили нам капкана, а уж если поставили, то чтоб он не захлопнулся. Тут можно потерять больше, чем руку или ногу. Но назад мне теперь ходу нет, вы сами толкнули меня туда, откуда я вдруг сумел, кажется, заглянуть за кулисы!
– Последние слова комиссар пробормотал, как бы думая вслух, как бы пытаясь прояснить собственную позицию. Он поднял глаза, улыбнулся Грисбюлю и сказал с теплотой: - И если мне оторвут голову, то оторвут ее по крайней мере не вам, Грисбюль, а я старик, и пенсии у меня все равно не отнимут.
– Он вздохнул и деловито добавил: - Повторите еще раз свой план.

–  После рассказа Метцендорфера, - объяснил ассистент, - у меня было такое впечатление, что Себастиан, или Хебзакер, или даже оба они как-то причастны к предприятию Альтбауэра. Я предположил также, что пребывание второго лица на даче в момент убийства не было случайностью. Это лицо, считал я, имело какие-то деловые связи с Альтбауэром. Поэтому

я нарочно дал понять Себастиану и Хебзакеру, что у Метцендорфера возникли какие-то подозрения, которые он хочет проверить на месте происшествия.
– Он потер лоб и продолжал: - Покуда это второе лицо полагает, что дача охраняется полицией, оно не рискнет пробраться туда, это ясно. Так вот я дал лазейку: восемнадцатого октября, сказал я, мы снимем печати, а девятнадцатого адвокат обследует дачу. В промежутке, рассчитывал я, это второе лицо явится, чтобы замести следы.

Гроль внимательно слушал.

–  Очень красиво, - согласился он, - очень красиво придумано. Когда вы, собственно, читали в последний раз детективный роман, Грисбюль?

Тот снова почувствовал, что краснеет. Гроль не стал дожидаться ответа.

–  Время, - обобщил он, - служит, так сказать, салом в ловушке. И нужно лишь терпеливо дождаться, чтобы она захлопнулась. Очень тонко задумано, честь и хвала. Только эта ловушка никогда не захлопнется!
– Помолчав, он еще раз подтвердил сказанное: - Никогда!
– А если, - спросил Гроль, - ни Себастиан, ни Хебзакер не были на даче с Альтбауэром, что тогда?

–  Тогда, - с готовностью ответил Грисбюль, - я, видимо, не ошибся, предположив, что хотя бы один из них оповестит неизвестное нам второе лицо. И тогда явится именно оно!

–  А почему?
– спросил в ответ Гроль.
– Из-за какого-то смутного подозрения? Нет, позвольте вам доложить: тот, о ком идет речь, будет держаться как можно дальше от дачи! Он просто подождет, посмотрит, обнаружим ли мы его, а если обнаружим, скажет, что скрывался из страха перед полицией, из боязни скандала! Грисбюль, - проникновенно сказал Гроль и положил правую ладонь на протокол ассистента, - здесь сказано гораздо больше, чем вы заметили!
– Он взглянул на ассистента.
– Я мог бы и объяснить вам, почему это так, но объясню позже. Сначала нам нужно кое-что подготовить. Завтра днем вы уедете на машине. Задание, - он задумчиво потер лысину, - будет дано завтра утром. За ночь я все обдумаю. Вы, Грисбюль, явитесь сюда в семь утра и получите дальнейшие указания. Я стал недоверчив, Грисбюль! Вы возобновили розыски по закрытому нами делу об убийстве, документация уже у следователя. Вы были вправе возобновить их лишь по его поручению. Теперь вы не вправе удивляться, если я осторожен и не открываю вам своих карт. Кто знает, кому вы их покажете!

Это не понравилось ассистенту. И все же он был рад, что комиссар оказался так милостив.

–  Ах, - простонал Гроль, встав с кресла и потянувшись, - проклятый ишиас, вот она, старость!

Он проковылял к двери. Грисбюль поднялся. Гроль остановился, положив руку на дверную ручку. Он повернул к Грисбюлю свое широкое усталое лицо.

–  И не забудьте, - сказал он, указывая большим пальцем на комнату Грисбюля, - погасить там свет.
– Он потер кончик носа большим и указательным пальцами и прибавил: - Кстати, вам не бросилось в глаза, что этот Вильденфаль, придворный юрист Хебзакера, чертовски похож на человека, который остановился одновременно с Альтбауэром во франкфуртской гостинице «Майнау»? Подумайте об этом еще раз. Конечно, если захотите.

Дверь закрылась за ним. Грисбюль посмотрел на нее. Вдруг она вновь отворилась, и показалась голова Гроля; он, протянув руку к своей старой шляпе, схватил ее и напялил на лысину, бормоча:

–  Опять чуть не забыл! Спокойной ночи!

Дверь снова закрылась.

Старый маньяк, подумал Грисбюль почти смущенно и не без нежности.

Глава одиннадцатая

1

В сущности, и на следующее утро ассистент Грисбюль так и не узнал ничего. Его, правда, поразил объем работы, проделанной Гролем за ночь: тот говорил о предмете так, словно сам предпринял поездки Метцендорфера и Грисбюля. Но какую, собственно, цель он преследовал, оставалось неясно.