Шлюхи
Шрифт:
Мясная лавка, к счастью, находилась на первом этаже того же дома, где обитала Алла. Войдя в магазин, она сразу же наткнулась на небольшую очередь — явление привычное, но все равно досадное. Поскольку жажда мяса от раздраженности не только не улетучилась, но напротив — усилилась, пришлось стать в хвост очереди за какой-то дамочкой в ярко-розовом пушистом капоре. Алла стояла за дамочкой и упорно смотрела в окно, так как считала свое пребывание в данных обстоятельствах оскорбительным и случайным. За окном было мало интересного: ходили люди, летали голуби, бегали собаки. Вот, пожалуй, наличие собак как-то угомонило выкаблучивание абстрактной злобы. Алла стала размышлять, что хорошо было
— Молодого мяса уже нет, — с авторитетным, самовлюбленным недовольством шваркнул на мраморный прилавок кусок мяса синещекий от небритости мужик в некогда белой, заляпанной кровью куртке. — Все, что осталось — после пятидесяти.
Алла ничего не поняла, но, зная, что тяжбы между продавцами (тем более мясниками) и покупателями решаются всегда в пользу первых, решила окольным путем прояснить для себя невразумительность.
— Скажите, будьте добры, это говядина… или баранина?
— У тебя что, повылазило? — жестоко изобиделся мясник. — Какое «баранина»?! Не видишь? — махнул рукой себе за спину, где висели на крюках красные полутуши — Человечина.
Алла опять ничего не поняла. Кровь распирала ее голову, хотелось закричать на весь магазин какие-нибудь инвективные слова, завопить, что в магазинах Мехико совсем не так обслуживают покупателей. Может быть, даже написать… Но тут она увидела за спиной продавца действительно половины человеческих трупов, подвешенные за ахиллово сухожилие, с ободранной кожей, красные. Нижняя челюсть у Аллы самопроизвольно отделилась от верхней, и в горле что-то неприлично булькнуло. Она оглянулась на очередь, в надежде встретить замешательство еще в чьих-нибудь глазах, что хоть как-то подтвердило бы реальность происходящего. Но в глазах очереди отыскивались только нетерпение и ожесточение.
— Ну, вы будете брать или что? — вскипел стоящий за ней ядреный детина. — Или будете здесь думать?
— Я вас не спросила, что мне делать! — достойно парировала Алла кряжу.
А к мяснику обратилась самым интеллигентным голосом:
— Пожалуйста, пять килограммов, на ваше усмотрение, получше.
Приятное обхождение несколько смягчило продавца, он даже проявил участливость, на какую был способен:
— Мяса молодого нет. Но есть вон уши девок до двадцати. Печень есть, тоже молодая. Мозги. Все свежее.
Алла глянула на витрину, на желтовато-синеватые уши, наваленные горкой в белом эмалированном лотке, и не без некоторого трепета выговорила:
— Нет-нет… Уши… Нет… Просто мясо.
— Сами не знают чего хочут, — буркнул себе под нос мужик за прилавком и шваркнул на площадку весов кусок мяса с двумя огромными костями.
— Я просила вас хорошее мясо. А вы мне что даете? — сказала Алла, указывая на белые, розоватые на изломе кости. — Довесок не должен превышать десяти процентов.
— Ты посмотри, грамотная какая нашлась… — мясник от невиданной дерзости даже крякнул. — Ты меня учить, наверное, будешь! Это, я что, себе, что ли, буду брать? Не хочешь — иди домой.
— Хорошо. Я возьму то, что вы предлагаете, — оскорбленно, но с достоинством вздернула подбородок Алла. — Но в Мехико, например, совсем по-другому обслуживают покупателей.
— Вот в следующий раз и езжай за мясом в свою Мехику, — посоветовал на прощание
Расплатившись, Алла покинула магазин. И хотя общение с продавцом оставило мерзостный осадок, все же мысли ее были поглощены иной проблемой. «Ну и что, что человеческое… Мясо оно и есть — мясо… — раздумывала она по дороге домой. — Подумаешь, человеческое! У индийцев, вон, говорят, коровы священны. Так им тоже, поди, не очень сподручно бывает к говядине привыкать. Раньше человеческое не ели… Так раньше и самолетов не было, и телефона не знали… Раньше не ели — теперь будем есть. Вот и все». Еще она мучалась вопросом, в какой поваренной книге можно отыскать подходящий рецепт. Но по некотором размышлении, пришла к выводу, что пока можно использовать рецепты для баранины, а потом, глядишь, — новые книги напишут.
Пока писались новые книги, Имярек Имярекович тоже что-то сочинял, сидя в компьютерном зале. Толька вряд ли был он занят изобретением кулинарных рецептов. (Впрочем, что под «кулинарией» понимать.) Но дело не в том. Есть возможность еще разок побывать у Имярека Имярековича Керями, поприсутствовать при его встрече с другим гостем. Думается, не стоит пренебрегать такой возможностью, тем более что в иных местах пока ничего интересного не происходит: Алла Медная сейчас занята приготовлением мяса, а Никита Кожемяка — тот вообще дрыхнет как сурок.
Так вот, Имярек Имярекович работал в компьютерном зале, когда пожаловал к нему гость. Гость находился в том возрасте, которому еще иногда адресуют обращение «молодой человек», и одет был весьма неброско (во что-то широкое и серое), и сам весьма невзрачен, и пришел-то он пешком. Но охрана отворила ему ворота по первому требованию, да и хозяину сообщили о прибытии визитера, когда тот визитер уж и шоколаду напился в одиночестве, не желая чинить помехи работе Имярека Имярековича. Когда же хозяин все-таки оставил свои труды, вышел к гостю — гость был расцелован и препровожден в очаровательный спортивный зальчик. Чтобы добраться до спортзала им пришлось пройти через анфиладу из нескольких комнат, каждая из которых поражала самобытностью и занятностью обстановки: были комнаты голубые и красные, бархатные и ситцевые, одна — ни дать ни взять японский чайный домик, другая — точная копия кабинета Людовика XIV. Надо заметить, что снаружи загородный коттедж Имярека Имярековича, хоть и не отличался скромностью, но ни в какой мере не выделялся шиком от соседних особняков. А вот во внутреннем убранстве вряд ли какой сосед мог бы составить ему конкуренцию. Но кто знал о тех интерьерах?
Спортивный зал выполнял преимущественно функцию теннисного корта, но рядом с ним располагалась комната с тренажерами, приятели направились прежде туда. Имярек Имярекович неторопливо, но скрупулезно выполнил свой обычный комплекс упражнений, а вот молодой гость неожиданно увлекся накачиванием грудных мышц, и ни в какую не хотел оставить станок.
— Мил друг, а, мил друг, — обратился к нему Имярек Имяреконич, — да уж не собираешься ли ты принять участие в конкурсе красоты?
— Сейчас, еще два подхода — и все. Я решил немного изменить систему.
— Ох, молодость! Она еще капризнее, еще обременительнее старости.
Затем они взяли теннисные ракетки. Сыграли две партии, где, надо признать, недюжинную проявили умелость, может быть, даже и виртуозность.
За теннисным поединком последовала сауна. Здесь их розовые разомлевшие тела обихаживали три юницы с ярко выраженной восточной внешностью: мяли, разглаживали, поливали медовой водой, клубничным соком, умащали притираниями с острым травяным запахом.
— Как мама? — вопрошал порой между удовлетворенным мурлыканьем Имярек Имярекович.