Шнырлики-Охотники за Мечтой
Шрифт:
«Пусик, как тебе это платье в горошек? – вскидывала брови Розалия. – Лучше чёрный на белом или белый на чёрном? Меня не полнят крупные горошинки? Не отлынивай, я серьёзно!» «Ч-ч-чудесно, м-м-мусичек…» – лепетал Марк, а миссис Глэд хватала длиннющие чеки, обвешивала коробками мистера Глэда, а дома он зарывался в чертежи или бежал на чердак к контрабасу.
Николь была ненадолго счастлива, а хотелки с желанками как по волшебству перекочёвывали в проворный сачок Гудёны. Это было то чудесное время, когда капризная дочь Глэдов дня на два на три оставляла родных в покое. И эти дни
Магическая Супница была не резиновой, поэтому очень скоро все её полки и полочки оказались заставлены серым. Мастерская-тыква изнутри стала похожа на кегельбан или моментальную лотерею. На шариках только номеров не хватало… Даже на полу футлярного домика стояли коробочки, шкатулки и пудреницы Николь, набитые серым уловом. А потому всё чаще и чаще кошельки и сачки шнырликов переполняли невзрачные сферки желаний миссис Глэд и её дочери. Крохотные как бусины, и большие, как воздушные шары; слипшиеся в неразличимые, похожие на ртутные, образования, переливающиеся всеми оттенками СЕРОГО, – нет, они не были приятны или красивы, но без них не было бы вообще ничего! И прозрачные постепенно привыкли к серому цвету и к окружающей их серости…
Иногда обычку так распирало, что Гудёна или Крутиция не могли втиснуться в высокие окна дома. Случалось, приходилось звать на помощь Тянуча, и он, оправдывая своё имя, тянул, тянул и вытягивал. Желания росли и пухли, как радиоактивные поганки после дождя. И всей этой серенькой массе не хватало лишь одного – тихого радужного свечения настоящей Мечты!
А Глэды тем временем меняли машины, ужинали в дорогих ресторанах и обновляли свой причудливый дом. И им казалось, что жизнь вполне себе удалась.
Но вернёмся на улицы Нормвилля. Сейчас семейство людей прогуливается по Старой площади мимо рынка, где уже выползают занимающие места торговцы и где всегда одинаково пахнет смесью из несвежих овощей, залежалой рыбы и протухшей воды в фонтане. Раньше его вода, подсвечиваемая всеми цветами радуги, вырывалась из ручек и ртов забавных существ, сидящих на кованом дереве. С тех пор одни из них висят вниз головами, прилепившись к веткам, другие «застыли в прыжке», держась над землёй с помощью тонких креплений. Сейчас фигурки заржавели и позеленели, став похожими на лесных троллей. Везде разливается еле различимый сероватый туман, туман нормвилльской скуки.
А вот и Ловцы, целый отряд. У них такие же скучные лица и сильно потёртая экипировка. В ход идёт всё, подсмотренное у людей (охотничьЕ снаряжение всех эпох и народов).
Было бы что ловить… Но как всегда, вокруг одни лишь серенькие желания. Скука прячется в углах офисов и домов, пронизывая воздух и даже ветер. Скука застаивается в лужах и фонтанах, скатывается с крыш вместе с дождём.
Глэды проходят мимо кофейни.
На первых этажах непрозрачные с безразличными лицами попивают свой кофе. На каждом выступе и карнизе прямо над ними прозрачные с такими же лицами пьют кофе свой. А тот юный шнырлик скачет с охапкой газет по козырькам кофеен. Похоже, ему тоже всё надоело, и потому он так невнимателен: Один порыв ветра – и газеты разлетелись по всей округе. Но и люди-газетчики больше не рады своей работе. Ску-чно-то как!
Но вот в стороне мелькнул какой-то всполох. ГОЛУБАЯ МЕЧТА?! Не может быть! Это известный
– Чего уставились? – огрызается сидящий на его футляре шнырлик. Тянуч с ним знаком. На ногах человечка шикарные охотничьи ботфорты, на голове яркая шляпа с пером, а через плечо перекинут плащ матадора. На боку – почти целая ковбойская верёвка-лассо, а в руках игрушечный – старенький, но всё ещё рабочий сачок для бабочек. – В вашем захолустье не видали такой необычной радужки, да?! – хвастается везунчик. Мечта, подвешенная как брелок на его кисти, качается, сияя нежным голубым светом. И манит, и манит… Он и сам немного светится изнутри, будто бы проглотил северное сияние.
На площади останавливается движение. Все пытаются разглядеть мечту, протиснуться к ней поближе. Повсюду слышен завистливый шёпот: «вот у меня была необычка, так та в три раза больше этой была». «А я тут такую радужку отхватил! А внутри ещё десять…, нет, сто таких, как эта»!
– А твой-то всё пилит на кротабасе? – бросает шнырлик Тянучу.
– На контрабасе, – поправляет его тот.
– Неважно, это же прошлый век, – человечек презрительно сплёвывает. – А у меня в заначке мечталка на енту тему… Электрокротобас, во как! Да ладно, покедова…, я побежал. – кричит он. – Но ты подумай о кротобасе, могли б махнуться мечтами.
– Серая безликая скука заражает не только взрослых, – сетует Тянуч. – Привет, Тим, – он подмигивает малышу.
– Пьивет, сныйлик! – восклицает Тим.
Тем временем Глэды проходят через сквер. Кажется, что над деревьями и цветами расстилался не туман, а та же серая нормвилльская скука.
Старушки на лавочках больше не вяжут и не болтают, а молча сидят, уставясь в рекламные щиты. Не отстают от них и их старушки прозрачные.
Впереди опять полыхает радужным.
Отвлёкшись на Тима, миссис Глэд столкнулась со странной бабкой в вывернутой наизнанку шляпе и мотоциклетных очках. Вблизи бабка оказалась вовсе не старой, да и приплясывала она совсем как девчонка.
Миссис Глэд фыркнула, а мистер Глэд пробормотал что-то типа: «п-ппростите-из-ззвините», но та, не переставая плясать, обронила в их сторону:
– Хоть обтолкайся! Кругом – море асфальта! – и понизив голос, процедила сквозь зубы. — Всё равно я доберусь до клада…
Прозрачное семейство, а больше всего Гудёну удивила не столько странная бабка, сколько её шнырлик, одетый в пиратскую треуголку, шаровары с мушкетом и зелёные ботильоны. «Флибустьер» выписывал ногами кренделя на полях хозяйкиной шляпы.
– Привет, прозрики, как улов? Сам вижу, что никак. А у нас с Дориком всё по кайфу! – похвастался человечек, когда они поравнялись, хотя его никто ни о чём не спрашивал. При этом Трак (так звали этого чудика) ловко жонглировал дивными розовато-голубыми шариками. И они засветились мягким манящим светом, какой мог исходить лишь от настоящей заветной мечты. Потому что бывшая учительница географии Дора Зельц всё ещё грезила жаждой приключений, неизведанными землями и пиратскими кладами.