Шофер. Назад в СССР. Том 3
Шрифт:
Маша нерешительно помяла в руках вафельное полотенце, которым хотела стереть со стола, да впопыхах забыла бросить дома.
Задняя дверь волги открылась. Наружу выбрался высокий мужчина, одетый в джинсы и футболку. Когда он покинул машину, вышел и водитель, стал у распахнутой двери, закурил.
— Маш! Маша! — Услышала она знакомый голос, — выходи пошалуйста!
— Ты как узнал, где я живу? — Крикнула Маша строго.
— Фыйди! Просто поговорим и фсе! Это срочно!
Маша вздохнула.
— Прифет, — приблизился немец Клаус Рихтер. Положил руки поверх заборчика. Его белозубая улыбка будто бы светилась в темноте
Маша не ответила, строго поглядела на иностранца.
— О! — Вдруг встрепенулся он, — ein moment!
Немец вернулся к машине и достал с заднего сидения большой букет.
— Это фам! — Пошел он к Маше.
— Ты как узнал, где я живу?
— О… мой друг, — указал он на мужчину-водителя, — мне помогайт фас отыскать. Он хорошо снает фашу эм… как это по-русски? Das dorf! Терефню!
— Станицу, — поправила его Маша.
— А! Та!
Маша сердито глянула на водителя. Низкорослый с грубоватым, как ей показалось лицом, он зевнул так, будто ни немца, ни ее тут не было. Потом с хрустом почесал щетинистую щеку.
— Здравствуйте! — Спросила Маша у него, — а я вас знаю?!
Водитель глянул на нее тяжелым взглядом. Не ответив, сел в машину. Захлопнул дверь.
— О! Простите его! — Разулыбался Рихтер, — он мой профодник тут, in der UdSSR. Sein name ist Виктор. Он немношко не раскофорчифый с другими. Только со мной гофорит.
— Езжайте домой, Клаус, — вздохнула Маша, — уже поздно, а я очень устала.
— О! Нет-нет! — Растерянно улыбнулся немец, — я фас сегодня никуда не приглашайт… Фернее… Сегодня нет. Nein. Но сафтро фечером, софу фас ins restaurant. В ресторан. В фаш город.
— Я не могу завтра, — сказала Маша холодно, — у меня работа. Хорошего вечера.
Маша пошла, было к хате, но тут же услышала:
— Nein! Не уходите!
Следом раздался стук открываемой калитки. Маша испуганно обернулась.
Я почувствовал, как горячая кровь пропитала мне штанину. Пистолет, который упал ко мне из рук Матвея оказался липким и скользким.
— М-м-м-м-м-м-м… — Замычал Серый, откинув голову назад.
Я торопливо отполз от него. Прислонился к стволу небольшой березки. Стал ощупывать свой живот, а нет ли раны. Раны не было. Я понял это очень быстро. Зато был раненый.
Матвей Серый корчился передо мной на земле, зажимая руками внутреннюю часть бедра. Руки его были в черной от темноты крови. Брюки, увлажнившись, облепили ногу.
Когда мы боролись, Матвей случайно выстрелил и пробил себе
Ругаясь матом, он ворочался в сухой листве, расталкивал ее спиной и здоровой ногою.
— Замри, — поднялся я, — кровью истечешь.
— Пристрелю… Землицын… — Прошипел он сквозь зубы, запрокидывая от боли голову.
— Уже пристрелил. Только вот себя. Крови много, — я снял рубашку, стал вытирать ей наган, — видать, задел артерию. Минут через двадцать помрешь.
— Нога… Болит… — Стиснул он зубы.
— А как же? Конечно, болит.
Я сунул пистолет сзади, за пояс, поднял с земли горящий фонарик.
— Дай гляну, — осветил я рану Матвея.
Между измазанных темно-красным грязных пальцев Серого толчками пробивалась кровь.
— Плохо дело. Точно артерия, — я встал, — эх… Машку бы сюда.
Я начал ходить вокруг Серого, искать в листве палку.
— Чего ты делаешь? — Глубоко дыша, спросил он, — чего ищешь?
— Помалкивай. Будешь много болтать — крови больше вытечет.
Отыскав кусок той самой палки, которой и огрел Серого, я привязал к ней рукава моей рубахи.
— Ты чего это? — Испуганно глянул на меня Серый.
— Давай ногу тебе приподнимем. Только аккуратно, — опустился я рядом с ним.
Матвей шипел и кряхтел от боли, пока я прилаживал к ране мою импровизированную шину. Подняв рубашку над ранением, я стал закручивать рукава штопором при помощи палки. Стягивать тем самым артерию,
— Ай! Ай! Мммм! — Застонал Матвей, — больно!
— Терпи, сученышь, — сплюнул я, глянул на Серого.
По его щекам покатились слезы боли.
— Вот как выходит. Значит, в людей стрелять, пистолетом угрожать, это ты можешь, а потерпеть боль, так расплакался, как баба.
— Почему? — Глядя дурными глазами на свою окровавленную ногу, спросил Мятый, — Почему это ты? Зачем это ты?
Я не ответил. Глянул на него волком и дальше стал молча накручивать шину.
— Сейчас я закончу, — ответил наконец я холодно, — схватишься за палку и будешь держать, что есть сил. Доберемся до машины и поедем в больницу. А тогда уж и милиция подоспеет. Я позабочусь.
Матвей не ответил. От потери крови лицо его побелело. Сильнее проявилось в темноте.
— Дурак ты, — сказал он вдруг, — ты это зачем? Я, значить, убить тебя пытался, всю семью твою прикончить, а ты меня спасаешь?
Я снова на это не ответил. Поджав губы, продолжал закручивать рубашку.
— Я ведь не отступлюсь, — сказал он, — не отступлюсь, Землицын… Я ведь вернусь за матерью в Красную. И тогда уж…
— На, держи крепко, — указал я ему на палку, и тот схватил ее грязными руками, скривился от боли.