Шофер. Назад в СССР. Том 3
Шрифт:
— Игорь! Игоречек! — Крикнула Маша и с ходу бросилась мне на грудь, крепко обняла. Прижалась, словно ищя укрытия от какой-то опасности.
— И правда, невеста, что ли? — Караев нахмурил брови, и его лицо стало выглядеть еще старше. Вокруг глаз и рта даже будто бы проступили морщины.
— Уберите от меня этого! — Обратилась Маша к комитетчику, — везите его обратно, откуда взяли! Он меня уже заколебал!
— Правда. Невеста, — кивнул я.
— Так, — Караев снова с хрустом потер щетину, — неувязка у нас вышла.
Караев обернулся, к подоспевшему Клаусу, а потом заговорил с ним на хорошем немецком языке. При виде этого Маша недоуменно нахмурилась, удивилась. Глянула на меня.
— Видал, каких у нас водителей, образованных к иностранцам подбирают? На немецком говорящих!
— Не водитель это, — качнул я головой.
На сдержанные слова КГБшника Клаус ответил сначала шутливо и как будто как-то совсем несерьезно. Но когда Караев сказал ему еще что-то, немец изменился в лице. Удивление его быстро уступило место темной хмурости. Он глянул на Машу с грустью, а меня наградил недобрым взглядом. Посмотрел со странным укором.
— Он просит принять хотя бы букет, — Караев обернулся к нам.
— Да не нужен мне его букет! — Ответила Маша, — пришел он тут, среди ночи, и давай ломиться мне на двор! А теперь, мол примите букет! Вроде немец, а бескультурщина!
Караев вполголоса передал что-то Рихтеру. Тот совсем от его слов поник. Низко опустил букет. КГБшник взял его за локоток, открыв дверь волги, пригласил сесть назад. Сам же пошел к нам.
— Неувязочка получилась, — повторил он, — вы извините, что так вышло. Это недоразумение.
Мы с Машей переглянулись. Я ничего не сказал, а она высказала:
— Я ему еще в первый раз сказала, что есть у меня жених! Чего он привязался?
— Может недопонял, — Караев слегка пожал плечами, — а может, просто упертый, как полено. Он всех у нас до ручки довел. Все требовал, чтобы ему выделили время на свидание с вами. До глупости дошло, что стал спорить он с начальством, мол пока не выпустите к девице, не сяду за руль комбайна. Ну и пошли ему на уступки. А меня приставили нянькаться с ним, как с малым дитём. Сначала отвез его в поликлинику, вас искать. А когда он не нашел, то стал клянчить у кого-то адрес. Ну вот, сегодня пришлось везти. А то товарищ Рихтер на послезавтрашние соревнования выходить не хотел.
— Упрямый черт, — сказал я, — чего ж он щас отступился?
— Я уговорил, — он посмотрел на Машу. — Сказал, что ежели узнают в станице про то, что общаетесь вы при живом женихе с чужим мужчиной, пойдут неприятные слухи и вы потеряете лицо.
— И он, как настоящий тевтонский рыцарь, — я улыбнулся, — решил отступить.
— Нет, — ответил Караев, — он сказал, что заберет даму в Германию. Тогда я спросил, а хочет ли он забрать в Германию девятерых ее детей.
— Но у меня нет девятерых детей, — удивилась Маша, и с ее губ даже слетел
— А он теперь думает что есть, — КГБшник пожал плечами, — я даже предложил ему пройти в хату и познакомиться с ними. Но он почему-то отказался. Ну и хорошо. А то вышло бы очень глупо.
Мы с Машей переглянулись, едва сдерживаясь от смеха.
— Ну что ж, — сказал я, — спасибо. Если б не вы, пришлось бы мне бить немецкую морду.
— М-да, — задумчиво причмокнул комитетчик, — и это был бы очень опрометчивый поступок. Я даже скажу, международный скандал у вас получился бы.
— Ну тогда можете собой гордиться. Потому как спасли вы нашу страну от такого скандала.
Караев хмыкнул, протянул мне кряжистую руку с толстыми узловатыми пальцами. Я пожал. Показалось мне, что в этом грубом и даже несколько неказистом теле хранится острый ум и смекалка. А еще казалось, что это наша с Караевым не последняя встреча. Почему так? Даже и гадать не берусь.
— Ладно, товарищи, извините за беспокойство.
Комитетчик сдержанно кивнул и вернулся в машину. Когда они отъезжали, из окна задней двери вылетел в придорожный бурьян рихтеровский букет. Рассмеявшись от души, мы пошли к хате.
— Что это с тобой?
Маша только сейчас увидела, какой я грязный, потому как выбрались мы под тускловатую уличную лампу. Явила она ей и пятна на рубахе, и грязные мои штаны в темных от запекшейся крови разводах.
— Ну я ж шофер, — улыбнулся я, — в масле копался. Вот и докопался.
— Не ври ты, не масло это.
Маша тронула сухое кровавое пятно на моей груди.
— Это что такое? Это… Кровь, что ли? — Она испуганно прикрыла рот.
— Тихо-тихо.
— Ты раненный? Где у тебя болит? Ану покажи!
Я молча взял Машу за плечи, потом крепко прижал к себе.
— Не бойся ты. Не переживай. Цел я. Цел. Но кое-что случилось. Все я сейчас тебе расскажу, как на духу. Всю правду. А ты пообещай две вещи.
— Какие? — Ответила она полушепотом мне на ушко.
— Что будешь слушать и не перебивать. И что не испугаешься.
— А есть чему пугаться?
— Есть, — ответили я не сразу, — но пугаться ты не должна. Все будет хорошо.
— Ты убил кого-то?
— Нет.
— Честно?
— Честно. Пообещай, что я попросил.
— Обещаю.
Тогда отстранил я Машу и повел за двор. Сели мы на узенькую деревянную лавочку, которая стояла под невысоким заборчиком Машкиной хаты. Немного повременив, подумав, как лучше начать, стал я рассказывать ей все про Матвея Серого. И про то, что он хотел сделать, и про то, что я с ним чуть было не сделал, ну и, конечно же, про то, что с ним в итоге стало.
Маша слушала молча. Когда я закончил, повисла, между нами, спокойная летняя тишина. Только сверчки пели где-то вдали. Над дорогой поблескивал брюшком одинокий светлячок.