Шофер
Шрифт:
— Позвольте, вы кто? — Пилявский посмотрел на Эмму, та, как ни в чём не бывало сидела на стуле, ссутулив спину и уткнувшись взглядом в окно. — Что себе ваш муж позволяет? Почему вы безобразничаете, товарищ?
— Ты смотри, артист, прям шапито представляет, — усатый встал посреди кабинета, заложив руки за спину, один из его подручных занял место у окна, второй — у двери. — Обождите-ка нас на кухне.
Эмма послушно встала, Жорик швырнул скрипку на пол так, что та треснула, ткнул Пилявского смычком в живот.
— Нажрал пузо, лишенец, ничего, сейчас сдристнешь чутка, — малец мерзко хихикнул и вышел вслед за
— Что всё это значит? — Пилявский вздёрнул подбородок вверх. — Как вы смеете, я профессор филармонии. Сейчас же вызываю милицию.
Один из незваных гостей, караулящий у двери, подошёл сзади и пнул хозяина дома под коленки, а когда тот шлёпнулся на пол, приставил к горлу нож. Усатый с кривой улыбочкой осматривал кабинет, даже зачем-то пощупал ковёр.
— Бедно живёшь, скрипач, я уж думал, давно хоромы выстроили. Где Станислав? — наконец спросил он.
— Так вам брат мой нужен? Он умер четыре года назад.
— Вот значит как, откинулся, гнида, а я поначалу думал, всё, сбежал пан Пиляцкий за границу с концами, плакали мои денежки, но потом кой-какой след нашёл, и по всей России его ищу уже несколько лет. Точно помер? А то ведь проверю.
— Да кто вы такие? На Немецком кладбище лежит, на четвёртом участке, хоть сейчас езжайте смотреть.
— И ничего не передавал для друзей своих? Деньги, к примеру?
— Какие ещё деньги? Если это ограбление, то возьмите в столе, и уходите, — Пилявский был напуган, но хорохорился и старался своего страха не показать.
Усатый кивнул, гость в кожанке споро обшарил ящики стола, нашёл в прикрытом фанеркой потайном отделении тощую пачку денег, пересчитал.
— Тридцать два червонца с мелочью, — доложил он.
— Большая сумма, не один день копил, — усатый подошёл поближе к Пилявскому, и резко ударил того ногой в живот. — Куда твой брат золотишко девал, падла?
Хозяин дома открыл рот, хватая воздух, и тут же получил удар в ухо, потом его вздёрнули наверх, и начали избивать, заткнув рот старым вонючим носком. Подручные усатого били умело, заставляя учителя музыки выть и извиваться, но до потери сознания не доводили.
— Оставьте его пока, — распорядился главарь через несколько минут, подошёл почти вплотную, схватил Пилявского за волосы, запрокинул голову, остриём ножа вытащил носок изо рта. — Ты уж припомни, скрипач, куда что он положил. Времени у нас много, а у тебя совсем мало. Что молчишь, рожа интеллигентская?
— Обделался он, — доложил один из подручных, — эй, гляди, глаза закатил, неровён час помрёт.
— Так вы с ним поаккуратнее, — усатый засунул носок обратно, надрезал Пилявскому кожу возле глаза, подцепил кончиком лезвия. — Бережно.
Тридцатое отделение милиции располагалось рядом с пожарной частью в бывшем Сокольническом полицейском доме, построенном архитектором Геппнером, и охраняло население дачного московского района от бандитов, воров и прочих несознательных элементов. По сравнению с соседними, двадцать девятым, обслуживающим вокзалы на Каланчёвской площади, и тридцать шестым, охраняющим покой жителей Преображенки и села Черкизово, у тридцатого была своя специфика — на его территории располагался Сокольнический лес с его тропинками, аллеями, дачными домами, местами отдыха, воровскими малинами и бандитскими притонами, переходящий дальше — в Погонный Лосиный
Преступления совершались в основном на бытовой почве, то сожитель даму своего сердца до смерти побьёт, то бельё своруют, или лавку обнесут на Остроумовских, до смертоубийства доходил редко. Но уж если доходил, для этого в отделении работал подотдел уголовного розыска во главе с субинспектором Наумом Мироновичем Пановым.
— Заходи, — Панов затушил очередную папиросу, поманил агента второго разряда Трофима Шмалько, заглянувшего в кабинет, — новость слышал курьёзную?
— Смотря какую, — Шмалько аккуратно положил папку на стол, устроился напротив, поёрзал на жёстком стуле.
— Да вот сегодня аккурат с утра милиционер Зильберман из первого отделения козу у задержанного реквизировал, и решил продать. Так этот умник не придумал ничего лучше, как на Драгомиловский рынок на трамвае поехать, а когда вагоновожатый пускать его отказался, начал буянить, достал служебное оружие и пригрозил кондуктора застрелить. Тут его, голубчика, и повязали, отвели под конвоем в отделение, а теперь решают, что с ним дальше делать. Коза сначала трамвай загадила, потом всё отделение, так что, наверное, погонят из милиции их обоих. Ладно, что нового в деле Пилявского?
— Ничего, ходил к следователю, — сказал агент, отсмеявшись и вытерев выступившие слёзы, — ругается, говорит, плохо работаем, раз никого найти не можем.
— Пусть он сам свою жопу поднимет и поищет, — разозлился Панов, — а то не вылезает из своего кабинета. Что я ему, за три дня на поводке мокрушников приведу, чтоб его?
Лев Иосифович Пилявский помер в своей квартире, предположительно, вечером среды, 16 июля. Его домработница, Анна Степановна Пахомова, прибежала в отделение только в пятницу с утра. Кто-то рылся в доме, да так, что половицы вскрыл, стены, где обои неплотно прилегали, порушил, и мебель изломал. На место выехал, а точнее — вышел, наряд милиции, который нашёл хозяина дома на кухне со следами побоев, порезами, вытекшим правым глазом и уже остывшего.
На первый взгляд произошло убийство, все обстоятельства на это указывали, но врач из больницы имени доктора Остроумова определил, помимо примерного времени смерти, и причину — обширный инфаркт миокарда, что, учитывая возраст покойного, и его телосложение, могло и от естественных обстоятельств произойти. Что именно произошло в доме на 10-й Сокольнической, предстояло выяснить следователю Введенскому. У следователя таких дел по Третьему московскому району были десятки, в каждое приходилось вникать, и докладывать в губернский суд и губпрокурору. Поэтому Введенский ограничился коротким осмотром места происшествия и допросом домработницы, а остальную работу скинул на отдел милиции, точнее, на уголовный розыск.