Шофер
Шрифт:
Влившись в толпу отдыхающих, пацан почувствовал себя гораздо свободнее. Цыкнул знакомой шайке беспризорников, шныряющих в толпе, подозвал одну из девчонок лет шести в грязном платье и стоптанных босоножках, та подошла к немолодой паре и жалостливо попросила милостыню. И пока растаявшая от солнца и материнских чувств женщина копалась в кошельке, выуживая монету помельче, Косой пустил шмеля, то есть вытащил портмоне из кармана пиджака её спутника, и уже через несколько минут делился со старшим шайки добычей. Добыча была скромная, четыре рубля с мелочью, раздали её
— Может ещё кого обнесём, а то день сегодня пустой, — старший, пацан лет четырнадцати, важно сплюнул через отсутствующий клык.
— В другой раз, — отказался Федька.
Как не был велик соблазн пошарить ещё по карманам у фраеров, но то там, то здесь в толпе мелькала милицейская фуражка, снова попадаться милиционерам Косой не хотел. На рубль в лавке он накупил сладостей, а вторую бумажку оставил.
Жила семья Ермолкиных на одной из Черкизовских улиц рядом с рекой Хапиловкой, в одноэтажном бревенчатом доме. Прямо перед участком росло раскидистое дерево, там Федька спрятал сладости, и только потом зашёл в избу. Отец по случаю выходного сидел за столом, хлебая щи, мать, замотанная бытом и трудом женщина с вечно красными руками, меняла пелёнки младшей сестре.
— Где шлялся? — отец даже в его сторону не посмотрел.
— Фараоны повязали, — похвастался Косой. — Но я от них убежал.
— Приходили они, — вмешалась мать, — про тебя спрашивали.
— Цыц, — мужчина стукнул кулаком по столу, — надо будет, ещё придут, работа у них такая. С наваром пришёл?
— Вот, — Федька положил на стол рубль, — ты не думай, я завтра ещё добуду.
— Смотри у меня, — мужчина подвинул бумажку в сторону, чтобы не запачкать, аккуратно налил в стакан водки из наполовину пустой четверти, выпил, крякнул, — дармоед, мы на тебя стараемся, вкалываем, взрослый уже, должен копейку в дом приносить, а не эти гроши. В школу когда пойдёшь?
— Так ведь лето.
— У бездельников один ответ. Сейчас доем, сымай штаны и ложись на лавку.
— Может, покормить его? — робко спросила женщина.
— Найдёт, где пожрать. Ложись, Фёдор, пока я добрый, — отец рыгнул, вытер тарелку куском хлеба, поднялся, стягивая ремень, — а то осерчаю, до полусмерти изобью.
Время Косой подобрал правильно, мужчина после еды бил несильно, и надолго воскресное воспитание не затянул, так, десять ударов кожей, это не тридцать пряжкой. Подтянув штаны, пацан вышел на улицу, отошёл за угол, свистнул. С чердака появилась голова Сеньки, младшего брата, а потом и весь брат слез по шесту.
— Принёс? — с надеждой спросил он.
— Ага, в дупле лежат. Только смотри, не показывай.
— Знаю, — важно ответил семилетний человек, — спасибо, Федя.
— С брательником поделись, не забудь.
— Как водится, — Сеня кивнул, и полез на дерево за гостинцами.
А Фёдор, наоборот, полез на чердак. Там, среди ненужных летом вещей, стоял сундук, в нём лежали несколько книг, с ятями, и чистая одежда. Одежду он взял с собой, на берегу Хапиловки разделся,
На входе Косого ухватил за ухо Пётр, молча поволок в комнату. Сопротивляться было бесполезно, Федька заранее продумал, когда и что скажет про ментовку, но вот того, что он увидел внутри, Косой не ожидал. На стуле, перебинтованный, сидел Зуля, и что-то рисовал на листе бумаги. Поначалу Федька ему обрадовался, Илья, в отличие от своих братьев, его никогда не бил и даже советы разные давал, но потом смекнул, что что-то здесь не то. Особенно после того, как третий брат, Павел, подошел к нему, и врезал поддых. Косого отшвырнуло к стене, но упасть ему не дали, Паша ухватил пацана за ухо, достал нож.
— Будешь дёргаться, к стене пришпилю.
— За что? — просипел парень.
— За всё хорошее, гнида. Сам пришёл, даже искать не понадобилось. Сейчас Герман Осипович придёт, решит, что с тобой делать.
Азалов появился через минуту, он напевал какую-то незамысловатую мелодию и вытирал руки полотенцем. При виде пацана офицер хищно улыбнулся.
— Сам явился?
— Как есть, — кивнул Пётр.
— Давай его поближе, — Герман уселся в кресло, закурил. — Ну что, Косой, рассказывай, как легавым в уши дул про дела наши скорбные.
— Приятель твой к Илюхе заходил, тот, который вам в лесу навалял, — осклабился Петя.
— Заткнись, — коротко сказал Азалов. — Так что ты легавым наплёл?
— Ничего, — Федька перекрестился, попытался на колени встать, но Павел не дал, прижал к стулу ладонью.
— Грузи его, Пашка, в машину, утопишь в Яузе, — распорядился офицер.
Косой знал, что Герман Осипович шутить не будет, это не отец, который ремнём в воскресенье отходит, а потом целую неделю делай чего хочешь. Братья задушат, камнями живот набьют и в реку вышвырнут, такое Федька уже видел.
— Старуха это, — торопливо сказал он, — старуха меня сдала.
— Какая? — Азалов сделал знак Паше, чтобы тот не торопился.
— Которая прибиралась у музыканта, она меня узнала в лавке и фараонам сдала. А те как клещи вцепились, говори, мол, кто жирного порешил, а то мы тебя в тюрьму. Ну я и сказал на того, кто Зулю побил, чтобы нашли.
— Старуха, значит. Она ведь нас не видела?
— Нет, — твёрдо сказал Павел. — Только Косого и Люську.
— А Люська где?
— Так в театре, где ж ещё. Но она в парике была и размалёванная, не узнать.
— Хорошо. Про женщину следователь спрашивал?
— Нет, сказал, не интересна ему она, — Федька понял, что пока что его не убьют, — нет у них ничего, дядя Герман, легавый меня пугал коммуной трудовой в Китае, а что под монастырь или на киче запереть не смогут, сам сказал, мол, несовершеннолетний.
— Вот выглядишь ты, Косой, дурак дураком, а слова умные говоришь. Нет чтобы молчать, теперь нам твоего приятеля искать надо, а где мы его разыщем? Зацепка бы какая была.
— Есть такая, — Косой торжествующе улыбнулся, — он ведь появился у них, отыскали.