Шофёр

Никонов Андрей

– Что из вина будешь? – спросил Ковров Сергея.

– Не пью.

– А я лафит возьму подогретый. И побыстрее горячее неси, любезный, мы проголодались.

– Сей момент, – кивнул официант и убежал.

– Люблю это место, – сказал Николай, – я тут до революции бывал часто, как в Москву приезжал, изменилась она, помрачнела, но всё равно та же, с куполами церквушек и узкими улочками. Где сейчас сцена, там раньше фильмы снимали, стоял зимний павильон, артистки приезжали в мехах и в каретах, богатеи их бриллиантами усыпали. А зимний сад сохранился, как был. Теперь, брат, совсем другой коленкор, днём жители дома по квитанциям

столуются, а к вечеру совбуры с кокотками приезжают, артисты модные выступают, но это после девяти, захочешь остаться – я оплачу.

– Нет, – Травин насмешливо посмотрел на дядюшку, – у меня смена в семь утра, выспаться нужно.

– Понимаю, ты независимый и самостоятельный человек, – Ковров поднял ладони, словно сдаваясь, – это не подачка, Серж, мы ведь люди друг другу не чужие.

Несмотря на слова Коврова о том, что они с Сергеем больше не увидятся, выходило совсем по-другому. По дороге в гараж Травин завёз родственника на Ольховскую, где Николай оставил портфель, а потом они отправились в прокатную контору, чтобы сдать автомобиль, только этим дело не ограничилось. Ковров заглянул к прокатчикам и уже через несколько минут выписывал процентный вексель на четыреста рублей за месяц проката. Рядом на столе лежало удостоверение экзаменационной комиссии Петрограда на имя Коврова Николая Павловича, завизированное в транспортном отделе Моссовета.

– Автомобиль мне нужен будет к восьми вечера завтра – сказал он Давиду Геловани, – и ровно через месяц я готов вернуть его обратно, ну и конечно же за бензин рассчитаюсь сполна. И вот ещё что, сам я за рулём ездить не люблю, хочу шофера нанять, вы уж постарайтесь, чтобы водитель тот же остался. Уж очень я им доволен, да и сами знаете, случайного человека возьмёшь, а он какой жулик окажется.

И протянул Геловани две червонные бумажки.

– Не положено, – Давид накрыл банкноты картонной папкой, – но в виде исключения сделаем.

Он воровато оглянулся и напоролся на тяжелый взгляд Травина.

– Только, товарищ Ковров, – тут же поправился Геловани, когда дело касалось денег, акцент у него практически пропадал, а речь становилась правильной, – водитель у нас не частная собственность, и товарищ Травин здесь техником работает, а что делает во внерабочее время, тут уж, извините, его согласие нужно.

И снова посмотрел на Сергея.

– Конечно, – Ковров вздохнул, – но мы с Сергеем договоримся. Ну а если нет, то другого водителя возьму, ничего не поделаешь, или сам за руль сяду. Значит, завтра первый день проката, я вам через телефонистку наберу.

Геловани посмотрел на клиента с возросшим уважением – телефонный аппарат стоял далеко не у всех коммерсантов, и начал заполнять документы.

– Так с чего ты взял, что мы с тобой договоримся? – Сергей отрезал кусок телячьего филе, обжаренного в трюфельном масле, обмакнул в клюквенный соус. Мясо передержали, но молодой человек возмущаться не стал, ему и не такое есть приходилось.

– Под простого косишь, а вилку с ножом держать не разучился, – Ковров мягко улыбнулся, отхлебнул тёплое вино, – в анкете что пишешь, из дворян?

– Из крестьян, Сальмисский уезд Выборгской губернии.

– Умно, и не подкопаешься, к финнам проверять не поедешь. Подсказал кто?

– Ты ведь тоже бароном не представляешься? – проигнорировал Травин вопрос.

– Нет, конечно.

Из мещан, происхождение по нынешним временам невыгодное, но зато и пролетарской сознательности от меня никто не требует. Так вот, дела такие, Серж, что мне человек нужен для поддержки. Я, понимаешь, с контрабандистами связался, дело там тёмное и опасное. Ворует кто-то из Гохрана ценности и продаёт за границу, золото и камни утекают из страны, вот и хочу разузнать, кто это делает, да поймать за руку шельмеца.

Травин аж поперхнулся, закашлялся, вытер рот салфеткой.

– Знаешь, – сказал он, – всё что угодно готов был услышать, но такое… С чего ты вдруг начал о народном добре беспокоиться?

Ковров, увидев продавщицу папирос, махнул рукой, купил у подошедшей девушки в шляпке с синей ленточкой пачку «Гризетты».

– Я, братец, в большевистскую Россию окончательно вернулся в двадцать втором не просто так, пришлось. Задолжал деньги серьёзным людям в Берлине, большие там суммы на кону были, думал, миллионы заработаю, не на то поставил и проиграл. Они бы меня где угодно достали, только я сюда успел убежать. Ну а как приехал, занялся мелкой коммерцией, камушки да золотишко покупал и продавал, я ведь, ты помнишь, ювелиром стать собирался когда-то. Вот и попался охранке, теперь она ГПУ называется, с тех пор на них и работаю, не за идею, кое-что могу себе оставить. Не веришь?

– Насчёт долгов и приработка верю, а в остальное – не очень.

– И правильно делаешь, мало ли кто что скажет. Доказательств у меня не припасено, с теми, кто меня сюда вызвал, сам понимаешь, сводить тебя не буду. И сами они не захотят постороннего человека в деле иметь, и тебе незачем потом так же, как я, у них на поводке бегать. Но ты увидишь, когда мы с этими бандитами и предателями разберёмся, их арестуют, а я на свободе останусь, да ещё и с прибытком. И случится это совсем скоро, самое большее на месяц затянется, а то и на пару недель всего.

– Ты, дядя Николя, одного не учёл, если я увижу, что вор – это ты, скручу и в ГПУ лично приволоку, – пообещал Травин.

– Вот видишь, – Ковров расцвёл, – а ты говорил, что к согласию не придём.

– Ни к чему мы ещё не пришли.

– Я тебе, дорогой мой племянник, не предлагаю людей убивать или в иные преступления влезать, поможешь мне немного, а я в долгу не останусь, заплачу за месяц шестьсот целковых. Сегодня ведь ты уже, считай, на меня поработал, привёз куда надо, отвёз обратно, вот и дальше так. Сомневаешься? – коммерсант достал пять бумажек с сеятелем образца 1924 года, положил на стол и пододвинул Травину. – Тут ровно сто пятьдесят золотых рублей. Увидишь, что я тебя в чём-то обманываю, уйдешь, я удерживать не стану, деньги в любом случае твои. Ну а как убедишься, что я не вру, ещё пятнадцать таких же ассигнаций дам через две недели, а если какая другая помощь понадобится – доплачу, не обижу. По рукам?

Сергей родственнику не доверял ни на грош, в то, что тот спелся с нынешней властью, ещё мог поверить, а в благородные порывы баронской души – никогда, в старых воспоминаниях юного Сергея Травина, вспышками мигрени возникавших в его голове, Николай Гизингер был эгоистичной и продажной сволочью.

– Значит, и сейчас могу встать и уйти? – уточнил он.

– Можешь, – вздохнул Ковров, – только завтра со мной съезди, а то даже не поймёшь, от чего отказался.

– Хорошо, – Травин забрал деньги, встал и ушёл.