Шок от падения
Шрифт:
— А что было потом?
— У тебя тут холодно, пусти меня под одеяло.
Я подвинулся, чтобы она могла лечь рядом со мной.
— Сейчас будет самое интересное, — сказала она, устраиваясь на подушке. — Одна из воспитательниц заметила мой исписанный гипс и решила, что я заслуживаю наказания за неподобающий внешний вид. Так что в первый же день я отправилась в кабинет к директрисе, которая поблагодарила воспитательницу за бдительность, а потом посмотрела на мой гипс, взяла ручку и написала: «Добро пожаловать в среднюю школу
Хорошая история, как мне кажется.
Если, конечно, это правда.
К ЧЕРТУ
Последние несколько дней я как-то неважно себя чувствую.
Задача оказалась гораздо труднее, чем я предполагал. Думать о прошлом — все равно что раскапывать могилы.
Время от времени мы хороним воспоминания, в которых уже не нуждаемся. В летнем кемпинге «Оушн Коув» мы находим небольшой клочок травы за мусорными баками или дальше по дорожке, рядом с душевыми кабинками, отбираем те воспоминания, которые нам нужны, и хороним остальное.
Но приходить сюда три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, и проводить полжизни с ПСИХАМИ вроде Вероники, или того азиатского вида парня из комнаты отдыха, который рассовывает по карманам кусочки пазлов и раскачивается вперед и назад, как маятник, или той тощей СУКИ, которая скачет по коридору, распевая: «Господь, спаситель мой», когда я хочу сосредоточиться, но не могу, потому что от той дряни, которую мне здесь колют, я начинаю дергаться и капать слюной на гребаную клавиатуру… Просто это оказалось труднее, чем я думал.
— Но, вообще-то, мам, это ведь не то же самое…
— Ну, в каком-то смысле…
— Нет. Совсем не то же самое. Начать с того, что бабушка Ну не забирала тебя из школы и ты не просидела целый год дома, нарочно делая ошибки в тетрадях и гадая, потащат…
— Нет, Мэтью. Я не…
— Гадая, потащат ли тебя в очередной раз к врачу на глазах у всей школы и будут ли на тебя показывать пальцем…
— Мэтью, пожалуйста…
— Показывать пальцем…
— Все было не так.
— Все было именно так. И это ты во всем виновата. И теперь я должен снова туда идти. Мне плевать на тех, кто меня не знает. И меня не волнует, напишут на этом дурацком гипсе что-нибудь или нет. Я не…
— Мэтью, пожалуйста, послушай меня.
Она попыталась обнять меня, но я вырвался.
— Нет, я не желаю тебя слушать. И никогда больше не буду тебя слушать. Мне плевать, что ты думаешь.
— Тебе надо поспать, Мэтт.
Она стояла, чуть покачиваясь, и вдруг посмотрела на меня, как смотрят вниз с обрыва.
Оставалось сказать еще одну вещь, но мне хотелось произнести это спокойно, без крика. Каждое слово прозвучало туго натянутым шепотом:
— Я тебя ненавижу.
Мама тихо закрыла за собой дверь комнаты.
Рукопожатие
Я
Когда мы стали amis, то придумали этот жест. По-моему, я его уже упоминал, но не говорил, в чем он заключается. Это фирменное рукопожатие, а не тайное, поэтому я могу вам о нем рассказать.
Мы сплетаем пальцы левых рук и соприкасаемся кончиками больших пальцев. Наверное, мы проделывали это сто тысяч раз.
Я не считал.
Каждое такое рукопожатие длится секунду, но, если бы они шли подряд, одно за другим, они бы тянулись часами.
Если бы кто-нибудь фотографировал нас в тот самый момент, когда наши большие пальцы соприкасаются, а потом сложил бы все фотографии вместе и пролистывал их, как кинеограф, получился бы замедленный фильм — вроде съемок дикой природы, на которых видно, как растут цветы, как лианы ползут по деревьям.
Фильм бы начинался с пятилетнего мальчика, поехавшего с родителями во Францию. Ему не хочется спать, и он тянет время, расспрашивая отца про рака-отшельника, которого они поймали сегодня в луже, оставшейся после отлива в каменном блюдце. Рукопожатие придумал отец. Их большие пальцы соприкасаются, и фотоаппарат щелкает. На заднем плане с балкона за ними наблюдают мама мальчика и его старший брат. Они гордятся и немного завидуют.
Мелькают дни и ночи, меняются времена года, тучи расходятся, свечи оплывают воском, вянут венки. Мальчик и его отец несутся сквозь время, большие пальцы прижаты друг к другу.
Мальчик растет, как трава.
В каждом мгновении — невидимый мир, выше балконов, вне пределов памяти, за гранью понимания.
Я могу писать лишь о том, что знаю. Но я стараюсь и, честное слово, буду стараться дальше. На том и порешим.
Продрома сущ. — ранняя стадия болезни, на которой появляются ее первые признаки.
Есть погода и есть климат.
Если за окном идет дождь или вы раз за разом тыкаете одноклассника в плечо иголкой от циркуля, пока его белая форменная рубашка не превратится в марлю, это погода.
Если там, где вы живете, часто идет дождь или действительность в вашем восприятии искажается так сильно, что вы начинаете бояться и подозревать самых близких вам людей, — это климат.
Так учат в школе.
Я болен, и мой недуг похож на длинную, шипящую змею. Когда я узнаю что-то новое, он тоже это узнает.
Если у вас ВИЧ, или рак, или микоз стопы, вы ничему их не можете научить. Когда Эшли Стоун умирал от менингита, он, возможно, знал, что умирает, но его менингит — нет. Менингит ничего не знает. Но моя болезнь знает все, что знаю я. Это было трудно осмыслить, но в ту же секунду, как я это понял, моя болезнь тоже это поняла.