Шоколад на крутом кипятке
Шрифт:
Ее размышления прервало дикое кудахтанье кур. Казалось, что они спятили или поголовно превратились в боевых петухов. Они клевались, пытаясь завладеть последними кусочками лепешки, рассыпанными на земле. Они лягались и беспорядочно носились по двору, с яростью нападая одна на другую. Среди них выделялась одна, самая злая, пытавшаяся выклевать глаза подругам и забрызгавшая кровью наибелейшие пеленки Эсперансы. Перепуганная Тита попыталась остановить схватку, выплеснув на дерущихся ведро воды. Добилась она лишь того, что куры взбесились еще больше, драка превратилась в настоящее побоище. Куры образовали круг, внутри которого они стали с невероятной скоростью носиться одна за другой. Теперь их неудержимо несла сумасшедшая энергия собственного бега, ни одна из них не могла вырваться из вихря перьев, пыли и крови, который
Ни жива ни мертва, Тита лежала, прижавшись грудью к земле. У нее не было желания подняться. Если смерч снова ее подхватит, куры наверняка оставят ее без глаза. А куриный вихрь, буравя двор, сотворил глубокий шурф, в котором на веки вечные и сгинуло большинство кур. Земля поглотила их. Страшную эту сечу пережили лишь три лысые, кривые на один глаз хохлатки. А из пеленок – ни одна.
Отряхиваясь от пыли, Тита оглядела двор: от кур не осталось и следа. Но больше всего ее озаботило исчезновение пеленок, которые она вышивала с такой нежностью. Надо было как можно быстрее заменить их новыми. В общем-то, если подумать, теперь это была не ее забота – Росаура ведь ясно сказала, что не желает ее видеть подле Эсперансы. Вот и пускай сама занимается своими делами, а у Титы и своих хлопот полон рот. Сейчас, к примеру, самое время закончить приготовление обеда для Джона и его тетушки Мэри.
Она поспешила на кухню поглядеть, не готова ли фасоль, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что за все эти долгие часы фасоль на плите так и не разварилась.
Нечто из ряда вон выходящее творилось на ранчо. Тита припомнила, как Нача говорила, что, когда две или больше кумушек спорят, готовя тамали (Острое кушанье из маисовой муки с кусочками мяса, в обертке из бананового листа), они так и остаются сырыми. Их могли варить дни напролет, но они все такими же и оставались, а все потому, что кумушки злились. В этих случаях надобно было тамалям что-нибудь спеть, чтобы они развеселились, и тогда они быстренько доваривались. Тита подумала, что то же самое случилось и с ее фасолью, которая подслушала их спор с Росаурой. И ей не осталось ничего другого, как попытаться сменить печаль на радость и спеть фасоли что-нибудь ласковое: времени оставалось всего ничего, а обед для приглашенных готов не был.
Самое верное было вспомнить какую-нибудь превеликую радость и во время пения держать ее в уме. Тита закрыла глаза и запела вальс:
Я счастлива с той первой встречи,тебе любовь я отдалаи душу чистую в тот вечер…В ее сознании пронеслись картины первой встречи с Педро в темной комнате: нетерпеливая страсть, с которой Педро снимал с нее платье, отчего всю ее плоть пронизало жаром, едва он коснулся своими пылкими руками ее кожи. Кровь запылала в ее жилах, сердце исторгало всплески желания. Мало-помалу горячка пошла на убыль, уступив место бесконечной нежности, успокоившей их разгоряченные души.
Тита напевала, а фасоль порывисто булькала, пропитываясь собственным отваром, и стала разбухать, чуть ли не лопаясь от довольства. Открыв глаза, Тита подцепила вилкой одну из фасолин и попробовала ее – варево было в самый раз готово. У нее оставалось еще время, чтобы до прихода тетушки Мэри почистить перышки. Весьма довольная, она покинула кухню и направилась к себе, чтобы принарядиться. Сперва надо было почистить зубы. Кувыркание на земле, которое ей пришлось пережить во время куриного урагана, привело к тому, что на зубах у нее скрипел песок. Она набрала щеткой порошок и стала с ожесточением полировать зубы.
В школе ее научили делать такой порошок.
Для его приготовления берут пол-унции (Мера веса, чуть меньше 30 граммов) винного камня, пол-унции сахара и пол-унции кости каракатицы, а также две
Объяснила детям, как самим делать зубной порошок, учительница Ховита, маленькая хрупкая женщина. Она была наставницей Титы в течение трех лет. Все ее долго вспоминали, не столько из-за тех знаний, которые от нее получили, сколько потому, что она была прелюбопытнейшим существом. Рассказывали, что в восемнадцать лет она осталась вдовой при сыне. Она так и не пожелала приискать ему отчима и по собственной воле прожила остаток дней в безбрачии. Одному Богу ведомо, в какой мере она от этого выиграла, в какой мере проиграла, но только с годами бедняжка тронулась рассудком. Чтобы отрешиться от дурных мыслей, она истязала себя работой. Ее излюбленное изречение было: «Лень – мать всех пороков». Сама Ховита без передышки трудилась с утра до ночи. С каждым днем она работала все больше, а спала все меньше. Со временем домашних хлопот ей стало мало, и для успокоения души она стала выходить из дому в пять часов утра подметать тротуары. Начинала со своего, а после мела и соседские. Постепенно круг ее деятельности расширился до четырех кварталов, и вот так мало-помалу – in crescendo – она дошла до того, что перед тем, как идти в школу, навострилась подметать в Пьедрас-Неграс все тротуары. Порой в волосах у нее застревали клочки мусора, и дети насмешничали над ней. Тита, глядя в зеркало, заметила, что ее облик смахивает на облик учительницы Ховиты. Может, единственно из-за того, что после всей этой катавасии в волосах у нее запутались перья, только Тита не на шутку переполошилась. Она никоим образом не хотела превратиться в еще одну учителку Ховиту! Тита стряхнула перья и, взяв гребенку, с силой расчесала волосы перед тем, как спуститься к Джону и его тетушке Мэри, – об их появлении на ранчо оповещало тявканье Пульке. Тита встретила их в гостиной. Тетушка Мэри была точно такой, какой она ее представляла, – деликатной и приятной сеньорой в летах. Несмотря на годы, она выглядела безукоризненно.
На ней была скромная, пастельных тонов шляпка с искусственными цветами, особенно хорошо выглядевшая на седине. Белоснежные перчатки гармонировали с цветом ее волос. При ходьбе она опиралась на палку красного дерева с серебряным набалдашником в форме лебедя. Ее речь была крайне любезна. Тетушка была в восторге от Титы и горячо поздравила племянника с удачным выбором, а Титу похвалила за ее прекрасный английский язык.
Тита извинилась за отсутствие сестры, которой нездоровилось, и пригласила гостей в столовую.
Тетушку восхитил рис с поджаренными бананами, похвалила она и то, как была приготовлена фасоль.
Она подается с тертым сыром и украшается нежными листиками салата-латука, кусками авокадо, нарезанным редисом, перцами-торначилес и оливками.
Тетушка-привыкла к другой пище, но это не помешало ей оценить вкус поданных Титой блюд.
– Восхитительно!
– Вы очень любезны…
– Право, тебе повезло, Джонни. Отныне ты действительно сможешь хорошо питаться. Признайся, Кэт готовит из рук вон плохо. Благодаря женитьбе ты еще и располнеешь.
Джон, видя состояние Титы, спросил по-испански:
– Тебя что-то заботит?
– Да, но сейчас я не могу тебе ничего сказать, тетушке не понравится, если мы будем говорить не на английском.
Джон ответил ей, также на испанском:
– Ничего, она абсолютно глуха.
– Как же она умудряется беседовать?
– Читает по губам. Но лишь по-английски, не беспокойся! К тому же, когда она ест, она не замечает ничего и никого вокруг, так что, прошу тебя, скажи, что тебя беспокоит? У нас не было времени поговорить, а свадьба через неделю.
– Джон, думаю, лучше ее отложить.
– Но почему?
– Не заставляй меня говорить об этом сейчас.
Тита, стараясь, чтобы тетушка не догадалась о том, что они разговаривают на весьма деликатную тему, улыбнулась. Тетушка ответила тем же. Смакуя фасоль, она была вполне счастлива и совершенно спокойна. Действительно, испанскую речь она по губам не читала. Тита могла говорить с Джоном без всякой опаски. А он настоятельно требовал ответа.
– Ты меня… разлюбила? – Сама не знаю… Легко ли было Тите продолжить объяснение, видя, как по лицу Джона прошла судорога? Однако он тут же взял себя в руки.