Шолох. Долина Колокольчиков
Шрифт:
– Не вздумай ко мне приближаться, Силграс Авалати, иначе я за себя не отвечаю. – На Хеголу было страшно смотреть. – Ты клялся. Глядя мне в глаза, ты поклялся, что не разобьёшь сердце больше ни одной селянке. И я, идиот, тебе поверил, чтобы теперь ты крутил шашни с девушкой, которую я люблю?!
– Да Хегола! Да я просто…
– Просто?! – взревел староста. – Конечно, у тебя всё просто, бессмертный ты выродок!
– Я планировал её так отвадить! – зашипел, брызжа слюной и чуть не плача, Авалати. – Быстренько дать ей то, что она хочет, чтобы она разочаровалась, больше никогда не думала обо мне и пошла к тебе! Понимаешь?!
Хегола
– То есть ты считаешь себя лучше меня, – каким-то чужим, глухим голосом сказал он. – А Эльзу считаешь шлюхой.
Силграс запнулся. Логика Тоффа от него ускользала.
– Как я мог, – Хегола поднял лицо к небу. – Как я мог всю жизнь видеть в тебе своего друга, почти брата, если очевидно, что всё человеческое, нормальное, адекватное тебе чуждо?
Голос старосты становился громче, он говорил быстрее, злее, напористее.
– Ты только притворяешься одним из нас, а на деле был и остаёшься самодовольным равнодушным чудовищем, Силграс. С тех пор, как я узнал, что ты альв, я делал на это скидку всякий раз, когда ты проявлял свои эгоизм, лень, бесчувственность, откровенную глупость и легкомыслие… – Тофф нарочито-театрально загибал пальцы. Когда таким образом сжался кулак, он без промедления врезал Силграсу Авалати. – Но я не прощу то, что ты полез к моей девушке, долбаный недочеловек!
У Авалати аж в глазах потемнело – то ли от ярости, то ли от боли, то ли от обиды на всё-всё-всё.
Сплюнув кровь, Силграс вскинул подбородок и тонко, по-змеиному улыбнулся.
– Недочеловек? – проворковал он. – Вот кем, значит, ты меня считаешь? Вечно укоряешь меня в высокомерии, а сам – посмотрите-ка! – всё не можешь принять того факта, что кто-то в этом мире в чём-то может быть лучше тебя! Всё сравниваешь, всё беспокоишься, обижаешься на любой, даже крохотный, проигрыш! Жаждешь свою Эльзу схватить за юбку и трясти, трясти, пока она тебе не скажет, что это ты, конечно же, тут герой, а если кто-то тебя и сильнее, то это просто потому, что ему повезло, да?! А на самом деле всего и всегда достоин был только ты, самый лучший мальчик?! – Авалати нарочито и зло засюсюкал. – Такие сказки тебе нужны, Хегола?! Вырасти уже наконец и признай, что вся твоя злость происходит из того, что ты гордец и завистник!
Лицо Хеголы окаменело. Желваки заходили под скулами.
– Я давно уже тебе не завидую, – прорычал он.
Силграс, отвлёкшийся, чтобы проверить пальцем зуб – не шатается ли? – замер. В голосе Тоффа было что-то… железное. Не такое, как во время прежних скандалов. Дыхание у альва перехватило от смутного и страшного предчувствия.
– Внутри у тебя лишь холод и пустота. – Тофф пожал плечами. – Ты думаешь о своих зубах больше, чем о нашей дружбе. Чему тут завидовать?
Это серое безразличие причинило Силграсу гораздо больше боли, чем могла бы даже самая грязная ругань.
– Ты пожалеешь о своих словах, Хегола, и… – начал он, глядя на напарника исподлобья, но тот, как не слыша, продолжал:
– Ты не меняешься. Вообще. Не растёшь и не развиваешься. Ты – данность, у которой нет ни настоящих чувств, ни привязанностей. Да и впрямь: что тебе наша деревня перед лицом бессмертия? Ты даже ничего не запомнишь, уснув. Естественно, тебе плевать на всех, кто рядом. Так что единственное,
Авалати зарычал. Бесстрастное лицо вечно эмоционального Хеголы сводило его с ума.
– Ты врёшь! – заорал альв. – Я меняюсь! Ещё как расту и меняюсь!
Вообще-то он хотел сказать: «У меня есть чувства и привязанности. Я был и буду твоим лучшим другом, идиот, даже если мир развалится на куски». Но Силграс не смог: ему было стыдно так говорить.
А Тофф лишь прикрыл глаза, на основе прозвучавшего ответа сделав свои – неправильные – выводы из того, что альву было важнее всего из услышанного.
«Почему, почему ты ответил именно так? Неужели я попадаю в точку, говоря все это?..» – с болью думал Хегола.
Вслух он лишь разочарованно и устало бросил:
– Неправда. Твои силы, характер и навыки ничуть не изменились за все эти годы.
Силграсу из-за этой чуждой интонации казалось, что его вновь и вновь обливают кипящей водой, варя заживо. Ему хотелось схватить Тоффа и трясти до тех пор, пока тот снова не станет орать, как прежде, как он делал всегда, после чего они обязательно мирились.
– А вот мои навыки, раз ты хочешь говорить именно об этом, – бесстрастно продолжал Хегола, – становятся глубже. Да, мне до сих пор далеко до тебя, но… Я нагоню тебя, Силграс. – Тофф вскинул подбородок. – Не пройдёт и нескольких лет, как я всё-таки превзойду тебя – и в боях, и в колдовстве. Потому что мне есть ради чего и ради кого становиться лучше. Моя деревня. Мой дом. Эльза. Ради них я горы сверну.
«А ради меня? – тупо подумал Силграс. – Я что – не семья? Какая-то левая баба, приехавшая год назад, дороже меня? И разве Долина – не мой дом тоже? Разве я ради неё не готов на всё? Ну и что, что я не человек?! Ну и что, Хегола?!»
Внутри у Силграса всё кричало и плакало, хотело объяснений, признаний (давай всем скажем, что я альв!), извинений (ну да, я зря её целовал, но я же хотел как лучше, прости, прости!)…
Но вместо всего этого мастер Авалати натянул самое стервозное выражение на лицо и, улыбнувшись, сказал:
– Говоришь, ты превзойдёшь меня за несколько лет? Ну давай проверим.
И вдруг, выбросив руку в сторону Долины, он призвал оттуда свои магические колокольчики, что уже много лет пылились, спрятанные под половицей в спальне. И, зажгя в небе лазоревую звезду, Силграс наполнил их. Вот только не отпечатками – а настоящими селянами. И зачаровал Долину так, что ничто в деревне теперь не было подвластно неумолимому ходу времени, а оставшиеся от людей призрачные копии лишь слабо реагировали на реальность.
– Расколдовывай, Хегола. Доказывай, что ты там хотел доказать, а я пока пойду по своим нечеловеческим, столь омерзительным тебе делам, – почти выплюнул Авалати, чувствуя, как его сердце отчаянно колотится, готовое разорваться то ли от боли, то ли от ужаса при мысли о только что содеянном. – Передумаешь или поймёшь, что я хотел как лучше – Эльза сама на мне повисла, идиот, я всегда держу свои обещания, – тогда разбей вот это. И я вернусь.
И альв швырнул в лицо побелевшему старосте последний оставшийся колокольчик, который все эти годы носил как серьгу.