Шолохов
Шрифт:
Шолохов узнал, что на съезде дважды было помянуто его имя. Юдин, партиец, который по заданию ЦК помогает создавать Союз писателей, процитировал слова одного книгочея из батраков: «Из новых книг прочитал почти всего Новикова-Прибоя, Серафимовича, Горького, Шолохова, Панферова».
Панферову оказана честь: ему, не делегату съезда, предоставлена трибуна для речи. Единственному от писателей! И как начал-то свое обращение к залу: «Товарищи, вы разрешите мне как автору романа „Бруски“ говорить языком „Брусков“». Невзрачной оказалась его речь уже с первых похвальных фраз, где перечислил в «положительном плане», но не в несоразмерной упряжке — имена: Горький, Серафимович, Фурманов, Неверов, Фадеев,
Никто не назвал на съезде «Поднятой целины». Ни Сталин в докладе, ни тогдашние идеологи, ни собратья по литературе, ни делегаты колхозных партийцев. Однако же всякий делегат от колхозников взахлеб говорил про коллективизацию. Подрагивающая в магнитных напряжениях стрелка съездовского компаса указывает не на «Целину», а на «Бруски». В этом многотомном романе в активных героях — Сталин. Оделили похвалами еще несколько сочинений — «Я люблю» Авдеенко, «Большой конвейер» Ильина, «Капитальный ремонт» Соболева…
Прогибающиеся критики быстрехонько смекнули, в какое противостояние попали «Бруски» и «Поднятая целина». Соперники! Но чему отдать предпочтение? Один сподобился о Панферове сказать уже так: «Бальзак наших дней».
Максима Горького шумиха вокруг Панферова стала раздражать еще до съезда. Видимо, потому, как раз в эти дни, он решил напечатать в «Литературной газете» статью «По поводу одной полемики» с критикой «Брусков». Но не успокоился. Через полмесяца опубликовал открытое письмо одному из главных восхвалителей новоявленного Бальзака — Александру Серафимовичу. Ну и положеньице сложилось у почтенного старца: дружит с Шолоховым — объединился с Панферовым. И вот — укоризны от Горького: «Вы канонизируете Панферова…»; «Критика не удосужилась сопоставить „Бруски“ с „Поднятой целиной“…»; «Вы утверждаете: „По произведениям Панферова учатся сейчас и в будущем будут изучать нашу эпоху“. Мне кажется, что хотя мы и протопопы, но нам следует воздерживаться от пророчества…»
Сталин хвалит Панферова. Горький его изничтожает. Рискованная затея. Адресность критики легко вычислялась. Еще бы: на съезде названы главные «литературоведы» страны. Один из ораторов произнес: «Товарищи Сталин и Каганович уделяли и уделяют огромное внимание литературному фронту… Они не раз вызывали нас, не раз беседовали с нами, давая нам свои указания».
Указания от вождя… Шолохов мог бы вспомнить свои общения со Сталиным: встреча, похожая на допрос, но увенчавшаяся разрешением печатать «Тихий Дон» (догадывался ли, сколько в будущем выпадет роману цензурных экзекуций); тост за Шолохова (но и приговор Мелехову); разрешение печатать «Поднятую целину» (при последующих придирках редакторов); в голод не отвернулся (но попрекнул за политическую неразборчивость)… При имени Кагановича мог бы вспомнить, как после его поездки на Дон ему, Шолохову, припаяли обвинение в контре.
Однажды мне такое рассказал: «Этот деятель любил учить нашего брата. Как-то даже осторожный Фадеев не стерпел и прямо при Сталине брякнул: „Лазарь Моисеевич, — сказал, — вы в литературе ничего не понимаете, а лезете со своим мнением!“ Сталин засмеялся, а Каганович сидел красный как рак».
…В феврале 1934-го в журнале «Кино» появилась сенсация — Шолохов и Шенгелая известили, что пришли к общему мнению, каким быть сценарию фильма по «Поднятой целине». Можно представить, как пылкий грузин и упрямый, а при случае и взрывоопасный казак приходили к этому мнению в спорах, в застольях тоже! Шолохов обнадежил читателей журнала: «Шенгелая понимает меня и одинаково со мной думает о героях „Поднятой целины“». Писатель спокойно-деловит: «Перед пуском в производство
Увы, соавторы в своем оптимизме не предусмотрели главного — всех сложностей киномира. Некто из влиятельных тогда литдеятелей — из партийных ортодоксов — дал бой сценарию. И получил поддержку Госкинопрома. Сопротивлялись только двое — Шенгелая и Шолохов. Счет не в их пользу. Поражение!
«Групповые зазывалы»
После партийного съезда Сталин и ЦК взялись за подготовку писательского. Все чаще в газетах и журналах появлялись статьи о проекте Устава Союза писателей и о том, какой быть советской литературе при едином писательском союзе. Вряд ли кто был против такого союза. Писателям до чертиков обрыдло агрессивное властолюбие ортодоксов-рапповцев; их с иронией называли «рапсодами». Эти самые «рапсоды» все еще бились за свое место под сталинским солнцем — не хотели съезжать с литолимпа. Обвиняли в нереволюционности всех и вся. А ведь слышали, что прозвучало на партсъезде о вожде: «Товарищ Сталин, между прочим, учил нас относиться к писателю бережно, ибо, говорил он, литература — дело тонкое!» Но то была ложная тревога.
И в канун, и после съезда полно забот и у идеологической обслуги, и у работников ОГПУ-НКВД, и у свирепо услужливых критиков. Арестованы «крестьянский поэт» Николай Клюев и ничем с ним не схожий Осип Мандельштам. Почти десять лет не выходят книги Ахматовой. Травят Сергея Клычкова, Александра Ширяевца, Петра Орешина… Среди гонимых Михаил Булгаков, Бабель… Мучаются творческой неволей Пришвин (все его главные раздумья скрыты от постороннего взгляда в обширных дневниках), Платонов и Сергеев-Ценский. Шолохов к этим трем писателям относится с пиететом. Он видел, сколько услужливых перед властью литераторов осчастливлено изданиями и переизданиями, гонорарами, достатком, славой, вниманием, а ведь книги-то их бабочки-однодневки.
Ему тоже предстояло быть отмеченным перед съездом, только наособицу. Фадеев печатает в «Литературной газете» с самыми благородными намерениями директивную статью «За хорошее качество, за мастерство!». Не обошел и вёшенца, сначала профессиональной похвалой: «Идет к обобщению и типизации, опираясь на бытовую, „натуралистическую“ деталь», а напоследок — критикой: «Иногда за этими деталями не видно целого». Догадывайся, мол, читатель, — какого же такого «целого» не углядел Шолохов в своих романах о революции и Гражданской войне, о коллективизации и раскулачивании?
Критика не случайна. Те, кто ведет подготовку писательского съезда, не очень-то жалуют Шолохова. Один из них — недавний партбонза Сольц — делает доклад в Оргкомитете. Ему вопрос: как он относится к современной литературе? Ответ с издевкой: «Память у меня стала плохая. Что ни прочту, забываю. Вот Шолохова прочитал „Поднятую целину“ — и сейчас же забыл». Корней Чуковский шел домой после этого заседания вместе с Лидией Сейфуллиной и услышал от нее об этом Сольце брезгливое: «Надоели либеральные сановники».
Шолохов в это предсъездовское время написал статью (полтора месяца работал) и теперь в открытую высказал свои профессиональные взгляды и убеждения. Не скрыл, с кем он и против кого. Написал Горькому: «Дорогой Алексей Максимович! Посылаю статью Вам на просмотр. Если сочтете нужным исправить, исправьте. Но только, пожалуйста, не давайте резать ее оргкомитетчикам. Они так искромсают, что от статьи останутся „рожки да ножки“».
По счастью, статья миновала цензуру «кромсальщиков» в «Литгазете». Наверняка Горький воспользовался своим авторитетом и властью председателя Оргкомитета.