Шолом-Алейхем
Шрифт:
Шолом-Алейхем, безусловно, был благодарен стране, что его и ещё полтора миллиона еврейских беженцев из России приютила, но делать вид, что ему всё нравится в Америке, он тоже не мог. К тому же юморист смеётся не просто так, а над чем-то, и, живя в Америке, Шолом-Алейхем смеётся над Америкой. Где хуже – в Америке или в России – так грубо и прямолинейно Шолом-Алейхем никогда вопрос не ставит, но если читатель хочет получить ответ на этот вопрос, что ж – хуже в России: там погромы, там антисемитизм. Однако ж, Россия, местечки – это родина, пусть и такая. Всё, что хотел сказать Шолом-Алейхем по этому вопросу, сказал мальчик Мотл – вторая часть повести, где Мотл и его семья попадают в Америку и видят её глазами местечковых российских евреев, печатается в «Вархайт» в 1916 году. Её он тоже
Успеет – цикл рассказов «Сказки тысячи и одной ночи» в 1914-м, и в 1915-м комедию «Крупный выигрыш», которую (Америка всё ещё помнила, что Шолом-Алейхем не драматург) не принял к постановке ни один еврейский театр в США. Как и написанную перед «Крупным выигрышем» инсценировку «Тевье-молочника». Пройдёт лет пять – десять, и эти и другие пьесы Шолом-Алейхема будут ставить многие театры Америки, Европы, Советской России, а поставленный в 1964-м бродвейский мюзикл «Скрипач на крыше» – по «Тевье-молочнику» – за восемь лет выдержит три тысячи двести сорок два представления. Но это потом, когда Шолом-Алейхему до этого уже не будет никакого дела.
19 сентября 1915 года в Копенгагене после долгой болезни умер старший сын Шолом-Алейхема двадцатипятилетний Миша. Шолом-Алейхем закрылся на несколько часов в своём кабинете и долго-долго писал завещание. Оно получилось небольшим и начинается так: «Сегодня, на следующий день после йом-кипур, в самом начале Нового года, мою семью постигло большое несчастье – скончался мой старший сын Миша (Михаил) Рабинович и унёс с собой в могилу часть моей жизни, – поэтому я решил заново переписать своё завещание, составленное мною в 1908 году, когда я был болен, в Нерви (Италия). Будучи здоров и при полном сознании, я пишу своё завещание, состоящее из десяти пунктов: 1. Где бы я ни умер, пусть меня похоронят не среди аристократов, знатных людей или богачей, а именно среди простых людей, рабочих, вместе с подлинным народом, так, чтобы памятник, который потом поставят на моей могиле, украсил скромные надгробия вокруг меня, а скромные могилы украсили бы мой памятник так же, как простой и честный народ при моей жизни был украшением своего народного писателя» [111] .
Среди пунктов завещания есть и такой: «Из всех доходов, перечисленных в предыдущем параграфе, отчислять в пользу фонда для еврейских писателей (пишущих на еврейском и древнееврейском языках) с пяти тысяч рублей в год – пять процентов; если же доход превысит 5000 рублей в год, то десять процентов (например: с 6000 руб. – 600, с 7000 – 700, с 8000 – 800 руб. и т. д.). Если к тому времени будет такой фонд здесь, в Америке, или там, в Европе, то проценты должны быть ежегодно выплачены фонду. Если же к тому времени официального фонда не будет или будет такой, который не соответствует моему желанию, оговоренному в начале этого параграфа, пусть проценты будут розданы нуждающимся писателям непосредственно моими наследниками по взаимному соглашению» [112] .
Смерть сына его сразила. Ко всем имеющимся болезням добавились ещё и сердечные приступы. Во время одного из них он сказал врачу: «Господин профессор, мне необходимо ещё написать десять томов, десять важных томов, как вы полагаете, успею?» [113] Нам неизвестно, что ответил врач.
Теперь Шолом-Алейхем всё чаще думал о смерти. Он достиг пятидесяти семи лет – возраста, в котором скончались его отец и его дед, значит, скоро и ему пора… Он был уверен, что умрёт от рака пищевода, как и его отец. Врачи же поставили другой диагноз: уремия, осложнённая сердечной недостаточностью.
Весной 1916-го его отправили на курорт Лейквуд, недалеко от Нью-Йорка. В Нью-Йорк он приезжает на выступления и показаться докторам.
9 мая болезнь обострилась: консилиум, врачи, но он ещё шутить, пытался, спрашивал у собравшихся у его одра еврейских писателей, кому передать привет на том свете. 10 мая началась агония, Шолом-Алейхем попросил занавесить зеркало, чтобы не видеть, как смерть проступает на его лице, потом впал в забытье, один раз очнулся и крикнул: «Хочу сесть, хочу сесть!» Биографы говорят, что последними его словами были: заберите меня домой, похороните меня на киевском кладбище… – на киевском кладбище был похоронен его отец. Шолом-Алейхем умер рано утром 13 мая 1916 года, в семь часов двадцать девять
Панихида длилась две ночи и один день, всё это время у его гроба в карауле стояли еврейские писатели, а прощающиеся, один за другим – пятнадцать тысяч человек, – подходили к гробу, чтобы в последний раз увидеть Шолом-Алейхема и про себя произнести за него молитву. В десять раз больше было тех, кто попрощаться не успел: сто пятьдесят тысяч человек, евреев и неевреев стояли, толпились по обочинам улиц, где 15 мая проезжал погребальный кортеж. В этот день были закрыты на траур все еврейские предприятия Нью-Йорка, все американские газеты опубликовали на еврейском и английском некрологи, а также эпитафию и первый пункт его завещания. Конгрессмен В. Бенет зачитал завещание в американском Конгрессе, и вместе со статьёй о смерти Шолом-Алейхема из газеты «Нью-Йорк тайме» оно было занесено в Памятную книгу Конгресса.
Но выполнено оно, первый пункт, было лишь через пять лет, когда останки Шолом-Алейхема были перезахоронены на бруклинском кладбище Маунт-Кармель в Сайпрес-Хилз, как он просил, «среди простых людей», тогда же на его новой могиле было поставлено скромное, но красивое надгробие. В первый раз писателя хоронили временно, с тем, чтобы по окончании войны перевезти прах в Киев. Но после этой войны в Украине была новая, с новыми еврейскими погромами.
Эпилог
Н е знаю, нужен ли ему эпилог и нужно ли говорить о том, что сейчас улицы Шолом-Алейхема есть во Львове, Полтаве, Житомире, Черновцах, Киеве, Одессе, Коростене, Бердичеве, Днепропетровске, Умани, Переяславе, Белой Церкви, даже в Харькове, где он никогда не был, – и во многих других городах. Что в 1997-м в Киеве ему поставили памятник – сначала посреди Бассейной улицы, а потом – вечный скиталец, да – в 2001-м перенесли на Рогнединскую, вскоре забрали и оттуда, снова вернули. Что дом Шолом-Алейхема в Переяславе тоже сейчас стоит не на своём месте – перенесён в музей-заповедник народной архитектуры и быта; а там, где стоял, – другой дом и мемориальная стела. Что, согласно президентскому указу, по случаю 150-летия писателя в Украине объявлен конкурс на лучшие проекты памятников и памятных знаков, которые предполагается поставить в городах, с которыми связана судьба Шолом-Алейхема; будет отпечатана юбилейная монета, выпущена специальная марка, открыт в Киеве музей-квартира. Что в 1964-м в Тель-Авиве появился музей «Бейт Шалом Алейхем». Что именем писателя назвали кратер на Меркурии. И т. д. и т. п.
Нужно?
«С реди простых людей…»
Внучка Шолом-Алейхема Бел Кауфман, тоже ставшая писательницей, рассказывает, что её бабушка, Ольга Михайловна, летом 1936 года посетила Советский Союз. В поезде напротив неё сидел русский матрос и, читая какую-то книгу, громко смеялся, хлопая себя по бёдрам.
«– Что вы читаете? – спросила она.
– У нас есть новый советский юморист, – ответил он. – Его зовут Шолом-Алейхем. Очень смешной писатель».Примечания
1
Перевод Б. Ивантера и Р. Рубиной.
2
Перевод И. Гуревича.
3
Начало формированию «черты оседлости» положил в 1791 году указ Екатерины II, изданный в ответ на жалобы московского и смоленского купечества, опасавшегося конкуренции со стороны евреев, доставшихся России после первого передела Польши в 1772 году. Этот указ ограничивал особым списком местности, в которые евреям дозволялось записываться в сословия. В 1804 году список мест оседлости был закреплён в «Положении об устройстве евреев», в основу которого легло «Мнение» («Об отвращении в Белорусии голода и устройстве быта евреев», 1800) сенатора и поэта Гавриила Державина. Сам термин (первоначально «черта постоянного жительства евреев») впервые появился в 1835 году в «Положении о евреях» Николая I. Наконец, во «Временных правилах для евреев» 1882 года, над которыми после убийства Александра II работала правительственная комиссия во главе с обер-прокурором Священного синода Константином Победоносцевым, зона проживания и сферы деятельности, дозволенные евреям, были окончательно установлены и регламентированы. «Черта оседлости» была отменена после Февральской революции Временным правительством.