Шопинг с Санта Клаусом
Шрифт:
Инвалиды новогоднего шоу двигались колонной по три, с трогательной заботой поддерживая друг друга, сбивая плевательницы и запутываясь в сложные морские узлы на турникете. Откровенно любуясь то растрепанной Мальвиной с оттоптанным подолом, то Красной Шапочкой в головном уборе, лихо перекошенном на манер матросской бескозырки, немецкоязычные охранники приветливыми улыбками отвечали на беззлобную матерную ругань и вековечный российский вопрос: «Ты меня уважаешь?» Они политкорректно уважали всех сразу, но уже не могли особо выделить кого-то в отдельности. И самую последнюю живописную
Предпоследняя тройка, состоявшая исключительно из представителей сильного пола, никому не запомнилась. Вполне банальные Черт и Санта Клаус, подпирающие с двух сторон пьяного в дым Медведя, по живописности не шли ни в какое сравнение с колченогим Пандозайцем и Рыжекудрой Брунгильдой с бюстом таким же выдающимся, как Скандинавский полуостров.
28
— «Гуляш «Конкистадор» с тортильями по-аргентински»! — с непередаваемой интонацией прочитала Ирка.
А потом резко захлопнула меню, словно увидела между страницами навозную муху, и сварливо спросила:
— Тебе не кажется, что это очень глупо — приехать в Берлин и дегустировать аргентинскую кухню?
— Да лишь бы не тюремную! — ляпнула я.
Ирка крякнула и перестала зудеть. Дегустировать тюремную баланду по-берлински ей хотелось не больше, чем мне.
Был шестой час вечера — поздновато для обеда и рановато для ужина. Но Ирка сказала, что неприятности надо либо заспать, либо заесть. А я ответила, что ЭТИ неприятности не забуду, даже если просплю двадцать лет, как Рип Ван Винкль. И мы пошли искать подходящий ресторанчик.
Чтобы отвлечь нас от тягостных раздумий, еда должна была быть очень особенной. Латиноамериканская кухня оправдала ожидания лишь отчасти. Гуляш «Конкистадор» оказался острым, как главный вопрос современности, который мы с подругой тщетно пытались предать забвению, погребая под экзотическими кушаньями.
— Господи, ну где же они?! — все-таки не выдержала Ирка.
Дети капитана Флинта Петер, Костя и Вадик были мобилизованы и призваны Ангелой Блюм. Нас с Иркой не взяли. «Не женское это дело — ликвидировать трупы!» — сказала Блюмша. Себя она, похоже, причисляла к сильному полу.
И вот они уехали — четверо в микроавтобусе, не считая трупа, — а мы в полном неведении относительно планов ликвидаторов остались ждать их возвращения, от волнения и нетерпения яростно обкусывая ногти и тортильи по-аргентински.
Справившись с гуляшом, но не с беспокойством, Ирка решительно поставила крест на этнически чуждой Германии аргентинской кухне и с вызовом заявила:
— А на второе я буду баварские сосиски с жареной картошкой!
— Я тоже, только мне детскую порцию, — на ломаном
— Да какой идиот будет посыпать перцем жареную картошку? — Ирка сначала фыркнула, но потом оценила поспешность, с которой унесся в сторону кухни встревоженный официант, и крикнула ему в спину:
— Мне тоже картошку без перца! И кофе без перца, и шнапс без него!
Потом она вздохнула, качнув могучей грудью стол, угнездила подбородок в ладошку и жалобно проныла:
— В моей жизни нынче и без того с перцем перебор!
Тут шустрый официант притащил ей заказанный персиковый шнапс (без перца), Ирка его мгновенно высосала и совсем закручинилась.
— И зачем в Берлин я приперлась? И чего мне дома не сиделось? — завела она на мотив народной песни «Во поле березка стояла».
— Люли-люли, приперлась! — тоскливо поддакнула я. — Люли-люли, не сиделось!
Светлые глаза подружки льдисто затвердели и царапнули меня холодным Снегуркиным взглядом.
— Виноваты вы — ты и Вадик! Мне бы вас послать на три буквы!
— Люли-люли, я и Вадик! Люли-люди, на три буквы! — по инерции повторила я.
Потом неназванные, но интуитивно понятные каждому россиянину три буквы проассоциировались у меня с аббревиатурой Второго национального телевидения Германии, и я оборвала подружкин фолк-рэп восклицанием:
— BDT!
— А что — бэ-дэ-тэ? — недовольно переспросила Ирка, переложив подбородок из левой ладошки в правую.
— Единственное, что нас тут держит, это неподписанный контракт с BDT! — объяснила я. — Надо его подписать либо выпросить нотариальную копию и валить домой, вот и все. А мы постоянно на что-то отвлекаемся — ты на шопинг, Вадик на шашни с переводчицей, на новогодний чес по утренникам, на возню с посторонним трупом…
— А ты сама на что? Или на кого? — язвительно перебила подружка. — Не хочешь рассказать, чем занималась минувшей ночью?
— Ох, черт… Гарсон! Плиз, априкот шнапс! Дабл! — я чувствовала, что без анестезии исповедоваться не смогу. — Ирка, ты можешь мне не верить, но я и сама не знаю, что делала ночью! Это очень, очень таинственная история!
— Тогда и мне дабл! — гаркнула подружка.
Приняв по даблу, мы поклялись друг дружке в вечной любви и верности и обменялись информацией. Я честно, как на духу, рассказала подруге все, что помнила, о минувшей ночи. А она покаялась, что подозревала меня в поджоге немецкого телевидения, и, чтобы я не обижалась, в красках описала свои переживания по поводу моего загадочного исчезновения.
— Ты же понимаешь, случившееся с Юриком позволяло предполагать самое худшее, — объяснила любящая подруга.
— Нет, не понимаю, — после паузы честно призналась я. — О каком Юрике речь?
— Как это — о каком, ты что?! — всплеснула руками Ирка. — О вашем Юрике, с телевидения. Как там его? Солнцев!
Красивую фамилию она от полноты чувств попыталась показать жестом и широко растопырила пальцы на ладошке, изображая протуберанцы. Это походило на зачин какого-то знойного танца. Беседа получалась темпераментная, под стать аргентинской кухне.