Шотландская философия века Просвещения
Шрифт:
Предотвращение несправедливости и обид, которые могут коснуться каждого, таково основание частного права. Таким образом конъюнктурные соображения заставляют могущественную группу общества принять соответствующий закон. Если в результате определенных условий эпохи и общего характера преступлений окажется, что какой-нибудь закон угрожает интересам более значительной и более могущественной группы людей, чем та, интересы которой он охраняет, то эта группировка уничтожает закон, и это случается довольно часто (см.: 37.I, 485). Так эмпиризм Бэкона склоняет его к легальному позитивизму.
Великий канцлер-философ, однако, пытается выправить положение и указывает, что частное право находится под опекой и покровительством общего права, которое распространяется также на религию, армию,
Рецепты столь же стерильны — если благочестие и религия наставят граждан на правильный путь, если армия будет надежной защитой от врага, если законы будут охранять граждан от несправедливости отдельных лиц и от мятежей, если граждане будут повиноваться приказаниям властей, если они будут жить и процветать в достатке и изобилии, то значит благо государства достигнуто.
Но что произойдет, если не… Религия не наставит, армия не защитит, законы не предохранят и т. п. Ведь Общее право все-таки будет существовать. Значит, проблема в том, что делает его подлинно легальным. У Бэкона этот вопрос не поднимается. Основное внимание уделено практическим мерам предотвращения социальных бурь. Именно в таком ключе говорится о четырех столпах правления религии, правосудии, совете и казне. Нужно не допускать расшатывания их всех. Причины же, коими вызываются мятежи, двоякие: великий голод и великое недовольство (37.I, 380 и далее). Поскольку в государстве существуют два сословия: дворянство и простой народ, то государю всего надежнее заручиться расположением простого народа, ибо сам народ не скор на подъем, если его не подстрекают вельможи. Следует даровать народу некоторые вольности, возможности приносить жалобы и изливать недовольство. Вместе с тем не следует приписывать народу чрезмерное благоразумие, так как он зачастую противится собственному своему благу.
Другое средство — открытие торговых путей, поощрение мануфактур, усовершенствование земледелия, регулирование цен на все предметы торговли, уменьшение налогов и пошлин и т. д. В своей Истории правления Генриха VII (38) Бэкон упоминает еще один действенный способ — разумная аграрная политика, обеспечивающая подданному довольство и независимость посредством установления необходимых для жизнеобеспечения размеров ферм и земельных участков.
Мировоззренческий горизонт Бэкона вольно или невольно был ограничен его положением главного советника Якова I. Бэкон готов был потворствовать припадкам абсолютизма этого ученого монарха. Он внимательно изучал недавнюю историю Англии, в частности правление династии Тюдоров, и почерпнул из нее важные уроки, помогающие сохранить стабильность в обществе и предотвратить надвигающийся кризис, однако не указал королю на опасность роспуска Парламента в 1614 г. и вовсе не учел богатейший и поучительнейший опыт борьбы за независимость Голландии и буржуазной революции, произошедшей там в конце XVI столетия.
Типична для автора «Восстановления наук» трактовка вопроса о боговдохновенной теологии и о законном использовании человеческого разума при решении вопросов божественных, как то: учение о степенях единства в государстве Божием и учение об эманации Священного писания. Они рассматриваются в девятой книге «О достоинстве и приумножении наук», причем при помощи света естественного «в утлом челне человеческого разума», а не на корабле церкви, вооруженном божественным компасом.
Источником священной теологии является Слово и Пророчества Божии, а не естественный свет и требование разума. Но откровение касается и сферы морального закона, значительная часть которого недоступна по своей возвышенности для естественного света. Означает ли это, что его происхождение из свободной божественной воли делает эту часть иррациональной и необъяснимой?
Далее Бэкон указывает, что люди от природы обладают некоторыми нравственными понятиями, сформированными под влиянием естественного света и естественных законов, такими как добродетель,
Контакт происходит, по-видимому, так: естественный свет озаряет душу человека неким прозрением, повинуясь закону совести. И тут оказывается, что душа становится причастной новому свету, помогающему увидеть и понять совершенство морального закона, однако этот новый свет веры не является абсолютно прозрачным, в какой-то мере помогая прежде всего разоблачению пороков, но не давая достаточно полного представления о том, в чем состоит наш долг (37.I. 515). С одной стороны, нравственные понятия образуются индуктивно, из опыта, но содержание важнейшего для жизнедеятельности понятия долга диктуется откровением. Причем некоторые предписания веры могут вызвать смех у людей, наделенных естественным разумом.
Что же заставляет тогда следовать предписаниям, несмотря на их нелепость? И если в случае неповиновения предписаниям нас соблазняет естественный свет, то не означает ли это, что именно рассудок является ответственным за порочность человека и его отпадение от истинной веры? Всех последующих эмпириков ожидали большие трудности с такими фундаментальными понятиями этики, как свобода и долг.
Но принципиальный вопрос остается непроясненным: поддерживает ли Бэкон позицию божественного волюнтаризма в вопросе о моральных дистинкциях, которую занимал Дунс Скот?
В пользу позитивного решения, пожалуй, свидетельствует бэконовское сравнение основных положений религии с правилами и законами шахмат, установленных произвольно, которые следует принимать такими, какие они есть, не пытаясь понять почему они такие, а не другие. Но признание божественной воли, произвольно установившей критерии добра и зла и различные нравственные правила и нормы, благочестиво принятые христианской частью человечества, сразу ставит «вне игры» все остальное человечество, которое не знает игры в шахматы или не желает играть в них, а довольствуется собственной традиционной игрой в нарды.
То, что Бэкон был далек не только от решения, но даже от обсуждения проблемы «Трех обманщиков», наглядно видно из его утопического проекта «закрытого» христианского технократического общества в «Новой Атлантиде».
Фрэнсис Бэкон прикоснулся к одной из тайн человеческой природы, поставив вопрос как возможно объективное знание, на основе человеческих способностей. Но сущность человека не исчерпывается познавательной деятельностью, он еще и активное существо, преследующее другие человеческие цели, главное действующее лицо Истории, каковым во времена Бэкона он начал себя сознавать и потому не меньшей тайны касается вопрос, как возможна человеческая История и ее постижение человеком, что также было предусмотрено в бэконовской росписи наук. Бэкон не дожил до наполнения живым историческим опытом его схемы политической активности человека в годы великих потрясений и, кажется, проигнорировал опыт Нидерландской революции, поэтому раздел Философии человека, названный гражданской наукой, оказался наименее разработанным.
Незадолго до смерти Ф. Бэкона в Париже была издана книга «Об истине» английского посланника во Франции Эдварда Герберта Черберийского, который как и Бэкон преуспел на королевской службе, но в отличие от последнего его успешная карьера не прервалась непристойным образом, а, напротив, Герберт стал ирландским, а затем английским пэром и бароном. Он родился в 1583 г. и умер в 1648 г., приняв в конфликте палаты общин с королем сторону парламента. Его книга, полное название которой «Об истине, поскольку она отличается от откровения, правдоподобного, возможного и ложного» (203), посвященная каждому здравомыслящему и непредубежденному читателю, была в рукописи прочитана автором Г. Гроцию и одобрена им. Написанная на «странной латыни», по замечанию одного из комментаторов, она трижды (в Англии впервые в 1633 г.) издавалась при жизни автора и была удостоена критики Д. Локка в первой книге «Опытов о человеческом разумении».