Шотландская любовь
Шрифт:
Что предложит им Фергус в этом году? Будет ли его своеобразная дань выше из-за того, что он несколько лет пропускал церемонию? Он сражался во славу империи, посвятив армии всего себя.
Один из бессчетного множества мужчин, готовых умереть за родину.
Гордон, будучи полковником Девяносто третьего полка хайлендеров, подчинялся приказам высших чинов. Однако его жизнь как шотландца, Макдермонда из Ратмора, подчинялась также традициям и ожиданиям.
Отец возлагал на него много надежд, и надо сказать, Гордон по большей части их оправдал. Он шел дорогой отца и лишь в последние
Иногда ему начинало казаться, что старик умер именно в это время, чтобы только досадить ему, своему родному сыну. За два дня до его кончины Гордон сообщил ему о своей отставке и планах на будущее. За этим последовала вспышка гнева такой силы, что чье угодно сердце могло бы остановиться. Отец выразил свое неудовольствие так бурно и громко, как только мог, и даже пригрозил отречением.
Отчасти гнев генерала был обусловлен тем, что Гордон являлся законным владельцем фабрики, которую унаследовал, кстати сказать, от деда по материнской линии. Отчасти его приводило в бешенство то, что он никоим образом не мог сыну помешать.
В детстве Гордон боялся отца, потом стал проклинать.
На горизонте кипели и пенились пышные облака, от них по небу расходились тонкие полосы облаков перистых. Великолепный сентябрьский день в Нагорье, ветер несет намек на прохладу…
Фабрика Инвергэр-Уоркс, которой уже больше семидесяти пяти лет, в былые времена предоставляла работу тем жителям Инвергэр-Виллидж, которые не желали разводить овец, пахать землю или добывать и сушить водоросли.
Десятилетиями в этом здании производили порох. Но пока он служил в Индии, фабрика закрылась: слишком много проблем, мало работников и недальновидное управление сделали свое дело.
А в Глазго до сих пор выпускают дымный порох и торгуют им со всем миром.
Может статься, некоторые из пуль, ранивших его за время многочисленных боев, были сделаны в его же собственных цехах.
Об этой иронии судьбы Гордон говорил только с Фергусом.
Он устал воевать. Но на кладбищах полным-полно мужчин, которые ненавидели войну. Если мужчина хочет выжить, он убивает. Если хочет победить, он разрушает. Единственное, что есть в войне хорошего, – это то, что она все же заканчивается. И лучшим полководцам это известно. Если ему удастся осуществить задуманное, фабрика приобретет множество рабочих рук, расширится и станет работать с совсем другой целью.
Вот оно, трехэтажное здание красного кирпича. Три высоченные дымовые трубы торчат из крыши. Окна черные от пыли и пороха. Дорожка и крыльцо почти полностью заросли травой…
На втором этаже, где осуществлялись основные работы, имелись огромные высокие окна: зажигать масляные или газовые светильники рядом с порохом было слишком опасно.
Гордон открыл железную дверь и вошел внутрь, удивившись, что пахнет здесь не углем, серой или поташом, а травами и пряностями.
Некогда здесь работало более двадцати человек. За свой рисковый труд они получали хорошее жалованье. Правда, взрыв на фабрике прогремел лишь однажды, по причине неверно смешанного состава. К счастью, никто не погиб, рабочие получили лишь незначительные ранения, однако пришлось заново отстраивать всю западную
Кабинет управляющего располагался в восточной части здания. Большое окно выходило из него в цех на втором этаже – чтобы управляющий мог следить за работой. Гордон, зная, что уже почти год эта должность никем не занята, ожидал обнаружить кабинет в запустении, однако за столом он увидел Рани Кумара, который, не поднимая головы от бумаг, махнул ему рукой.
– Провидение привело тебя ко мне именно в тот момент, когда мне понадобились ингредиенты.
Гордон улыбнулся.
Сегодня Рани оделся по европейской моде – брюки, рубашка, жилет, а на крючке висел сюртук. Однако кроме того, что он сменил привычную тунику и мягкие штаны на европейскую одежду, за те месяцы, что Гордон не видел его, Рани не изменился ни капли: такой же невысокий, сухощавый, с прямыми черными волосами до подбородка.
– У тебя что, глаза на затылке? – полюбопытствовал Гордон.
– Я видел тебя в окно, – сказал Рани и убрал наконец-таки в сторону свои записи. Его карие глаза смотрели на Гордона не мигая. Потом Рани улыбнулся и, встав со своего места, обнял Гордона. – Рад тебя видеть, друг мой.
– И я тебя, Рани. Как прошло путешествие? Сносно?
Рани покачал головой из стороны в сторону: жест обозначал, что плавание далось ему не легко и не тяжело, а как-то средне. Будучи индусом, Рани о большей части вещей предпочитал молчать, и преуспел в этом искусстве, что делало его человеком для Ост-Индской компании совершенно загадочным.
Уроженец Хайдарабада, штата, не поддержавшего сипайское восстание, Рани оказался незаменим в вопросах снабжения для группы войск, которой командовал Гордон. Он давно подозревал, что Рани – принц Хайдарабада или по крайней мере человек ну очень благородного происхождения. Образованностью он не уступал Гордону, а иногда и превосходил его, а изысканность манер и умение владеть собой выдавали в нем человека, которому много и часто досаждали подчиненные и мелкие чиновники.
Хотя, возможно, так Рани реагировал на постоянную предвзятость: «Он чужеземец, сэр».
Гордону часто доводилось слышать эти слова от собственных сержантов.
Ему, как шотландцу, и самому приходилось сталкиваться с предвзятостью и несправедливостью. Возможно, именно это подвигло его изначально встать на защиту Рани. Так началась их дружба, долгие разговоры – и взаимная заинтересованность в том, что вскоре может стать совместным открытием.
– Ты давно здесь? – спросил Гордон.
Рани вернулся за стол и махнул рукой:
– Всего два месяца.
– Почему же не сообщил раньше?
– Не было нужды, Гордон. Я прекрасно устроился.
Гордон обвел взглядом кабинет:
– Надеюсь, ты не здесь спишь?
Рани покачал головой и улыбнулся:
– Я снял замечательную комнату в доме очень понимающей шотландской леди.
Это означает, что его домовладелица отнеслась к нему без излишних предрассудков. Они множество раз обсуждали нетерпимость каждого из народов.
– Я шотландец, Рани. В Шотландии человека ценят за то, что он собой представляет. Чем более ты независим, тем лучше.