Шоу на крови
Шрифт:
Он стал одним из редких экспертов в сфере изобразительных искусств. Мог, например, по обломку ручки определить, что она относится к древнему сасанидскому фарфору. По фрагменту византийской иконы, на которой сохранился один лишь глаз и кусочек фона, он с уверенностью устанавливал, что это редчайшая синайская икона. Его знания раритетов были уникальны, потому что всегда оказывались верными и подтверждались рентгеном и химическим анализом.
Главный хранитель покачал головой и улыбнулся, став еще моложе.
— Вот это да! Экспертная оценка
Вера удовлетворенно кивнула.
— По глазам вижу, что о покойном охраннике Гаркавенко вас спрашивать бессмысленно. Вы вряд ли в курсе сплетен о нем, это ясно. А вот скажите мне, уважаемый Федор Емельянович… Кроме вас, главного хранителя, и прочих хранителей — что за ангел-хранитель такой у вас в музее бродит? Неужели действительно хозяйка этого здания является с того света, чтобы навести здесь порядок?
Женщина лукаво взглянула на Хижняка и увидела, что он неожиданно смутился. Отвел взгляд, для чего-то стал рыться в кармане пиджака и тут же сам на себя рассердился.
— Что за глупости вас интересуют, Вера Алексеевна! Недалекие люди болтают языками, а вы повторяете. Даже и слышать не хочу!
Вера отметила про себя, что Хижняку что-то известно про ангела, но он не скажет. Ладно, дружочек, потерпим! Она спросила:
— А про приватизацию музея — тоже болтовня? Что ночью здесь какая-то игра проходила, я знаю. Вам было известно об игре? Разве можно в музее проводить какие-то странные мероприятия?
Федор Емельянович снова поднялся со стула и возвысился над собеседницей.
— Не понимаю, как в деле смерти охранника вам могут помочь разговоры о музейных проблемах. Но если так хочется — извольте! Следуйте за мной.
Они вышли из кабинета главного хранителя и наткнулись на атипичного художника.
— Вы ко мне? — спросил Хижняк.
Вера улыбнулась.
— Э-э… — смутился Наливайко, порозовел и ретировался, поминутно оглядываясь. Наверное, пошел в зал к своей картине.
Лученко и Хижняк стали спускаться по бесконечной лестнице в полуподвальное помещение. По дороге хранитель говорил:
— Во-первых, приватизация музея — действительно просто болтовня, это пугало, которое выдумали музейные сотрудники, чтобы пугать им себя и друг друга. Министерство культуры никому музей не отдаст. Во-вторых, про ночное мероприятие дирекция мне не сообщала, и правильно делала — я был бы против. Но признаюсь, подозревал и молчал. Потому что откуда же еще взять средства на содержание музея? Государство выделяет денег крайне мало, для наших нужд их не достаточно.
— Так вы против того, чтоб музей зарабатывал деньги? — спросила Вера спину Хижняка.
— Против. Не должен музей зарабатывать, особенно таким образом. Хотите, богатенькие господа, помочь культуре — давайте безвозмездно! Так ведь нет, не дают! А у нас сотни экспонатов содержатся в ужасных условиях! И среди них есть такие реликвии, как шедевры западноевропейской
Федор Емельянович объяснил, что здесь хранится основная часть фондов. Влажно, сыро, тесно — варварские условия. А что делать, если других нет? Не оставлять же погибать картины. Делаем, что можем. Произведения искусства так же умирают, как и люди. Но не столько от времени, сколько от плохих условий хранения. Враги картин — плесень, грибок, древесные жучки и перепады температуры. Сотрудники, конечно, пытаются спасать экспонаты. Но профилактическими мерами тут не поможешь. И пострадавшие холсты отправляются на лечение к реставраторам. А реставрация требует денег!.. Хранитель озвучил некоторые цифры.
— Только консервация картины семнадцатого или восемнадцатого века, — провозгласил Федор Емельянович, когда они вышли из помещения, — если даже она находится не в самом худшем состоянии, обойдется в среднем в двести-триста долларов! А сама реставрация будет стоить еще дороже. Но самое главное — она не решит проблем с хранением фондов. Ведь потом ее придется вернуть в те же сырость и холод!..
— И при этом, — заметила Вера, на которую все это произвело сильное впечатление, — вы не признаете за музеем право зарабатывать?
Они уже подошли к кабинету Хижняка, но он не стал приглашать женщину внутрь.
— Смотря каким способом, — заявил он. — Варварские игры, презентации богатеньких вроде показа мод и тому подобное — это не имеет отношения к музейным задачам. Классическая музыка — еще ладно, могла бы быть… Но и она сегодня мало кому нужна. Вот дирекция Эрмитажа недавно повезла выставку в Лас-Вегас. Я не одобряю! При чем тут казино к искусству? А инсценировки в «Прадо» — это другое дело. Там, в мадридском музее, проходит регулярный показ театральных постановок на темы, которым посвящены знаменитые живописные полотна. То есть с помощью известных испанских актеров оживают картины великих мастеров, как вам это нравится?
Вера вспомнила рассказ Чепурного про оживление картин и подумала, что идеи носятся в воздухе. А главный хранитель горячо продолжал:
— Вот это дело! Вот тогда музей становится не просто залом, на стенах которого висят картины, а местом, где ведется разнообразная просветительская деятельность — экскурсии, конференции, концерты! Они не мешают. В музеях ничего нельзя менять! Нельзя! Они драгоценны именно традициями и консерватизмом, даже как памятники архитектуры. Это дворцы, которых не так много осталось… А насчет заработка — есть три источника финансирования: бюджет, собственные средства и спонсоры. Про первые два плакаться вам не буду. Про спонсоров же так скажу: миллионеры и даже миллиардеры в нашей стране есть, а благотворительности, направленной на культуру, — нет. У нас первое поколение богатых. Ждать надо, не выросли пока. Ну все, извините.