Шоу продолжается
Шрифт:
– Ти спрашив'aла про майку. Давай сюда. Видьишь, он голи? Надо одьеть, – сказал колдун и выложил Анжелочке все подробности своего жутковатого ритуала. Оказалось, что любая вещь имеет со своим хозяином какую-то там тонкую энергетическую связь. Чтобы заставить нерадивого призывника отдать долг родине, всего-то и нужно, что надеть его майку на мертвеца. Тот, как ему и положено будет разлагаться. Уклонов же будет страдать и душевно и физически, не находя себе места. В конце концов он сам придет в военкомат: труп в его майке здесь, значит, идти ему
Анжелочка долго молчала, хмуря брови. Потом все-таки посмотрела на гаитянина:
– Так просто?
– Да.
– И это… работает?
– Если ти бокор, то да. Обамич – бокор.
– И когда Уклонов к нам… прибудет?
– Три-шетире дни. Очьень много – недьеля.
– Короче так, Обамушка. Если через неделю Уклонова не будет на призывной комиссии, я тебя урою. Я тебя в ментуру сдам за твои эксперименты со жмурами. Ты понял?
– Поньял, мой Анж, – глядя в пол, буркнул Петрович.
7.
– «Идет солдат по городу, по незнакомой улице…» – бодро пропел мобильник.
– Жан, ты офигел? – буркнули с противоположных нар.
Петрович разлепил глаза, нашарил телефон и скользнул большим пальцем по экрану.
– Какого рожьна? – шепнул он в трубку. – Нош…
– Здравия желаю. Разбудил? Ну извиняй. Есть новости.
Петрович встал, сунул ноги в шлепанцы и, стараясь не шуметь, вышел из комнаты. Сел в коридоре на корточки, прислонившись к стене.
– Слушай, товариш Таракан.
– Я связался с кладбищами. Одним словом, все, как ты и говорил. Быкова, Котлова и Нетяева сегодня схоронили на втором. Духовского, Некрута, Салабонова, Слоникова и Дрищёва – на третьем.
– Хорош. Тогда надо сьегодня. У тьебя все готов? Трансп'oрт?
– Обижаешь. Заедем за тобой через полчасика: пойдет?
– Пойдьет. Анж тоже йедет?
– Да куда ж без нее? Заинтриговал ты, парень, нашу девку.
8.
После того, как на четвертый день призывник Уклонов поселился в одном из пустующих кабинетов военкомата, Анжелочка стала поглядывать на своего Обамыча (хотя, на какого, к лешему Обамыча? На Жана) с уважением и даже самую малость с восхищением. Вот это настоящий мужик: слово держит железно, хоть все это какая-то траханая чертовщина и так вообще не бывает…
Они тряслись в старом раздолбанном ПАЗике. В проходе между сиденьями грохотал по полу шанцевый инструмент. Тараканов был за рулем, Петрович и Анжелочка на заднем сиденье. Свою великолепную экипировку для охоты на уклонистов она сменила на спортивный костюм, была немного растрепанной, немного не накрашенной, но все такой же любопытной:
– Жан, что-то я все-таки не въехала насчет этих фанфыриков.
– Да всьо просто. Я сосал шерез трубку их души и закрыл в фанфирик. А без души шеловьек не живьет, жмур станов'uтся. Теперь он будьет жить, когда я хотьеть и делать, что я хотьеть.
– Жан, а тебе их не жалко? – почему-то вдруг спросила Анжелочка.
– Родине
– Страшный ты, все-таки, человек, Жан.
– Нье сси, прорвьемся.
– Приехали, Петрович. Второе кладбище, – сказал Тараканов. ПАЗик дернулся и встал, урча на холостом ходу. – Как мы их искать-то будем в темнотище?
– Льегко. – колдун встал, пригнулся, чтобы не задеть потолок и перебрался поближе к Тараканову.
– По аллее нальево.
– Как скажешь. – Капитан надавил на газ.
– Тепьерь поворот направо… ньет, вот в этот проход… Все, виходим.
С шипением раздвинулись двери. Петрович галантно придержал Анжелочку за руку, когда она спрыгивала с подножки. За ними, подхватив лопаты и веревки, спустился Тараканов. Вокруг было тихо и темно.
– За мной, – скомандовал колдун. Тараканов достал фонарик и шел, светя перед собой. Петровичу свет был не нужен. Они пробрались через какие-то колючие заросли, через лабиринты оград и могильных плит и вышли к одинокому кресту. Земля под ногами была рыхлой, еще не утоптанной, а могила укрыта венками и букетами цветов.
– Здьесь.
Тараканов скользнул фонариком по табличке на кресте: «Нетяев Тимур Максудович, 20… – 20…».
– Наш клиент, – констатировал капитан.
– Жан у нас как «ГЛОНАСС», – сказала Анжелочка.
– Хуже. Надо копать, товариш Таракан.
– Да, давненько я лопаткой не орудовал… ну что ж, с богом.
Свежую землю рыть было одно удовольствие. Гаитянин с Таракановым легко добрались до гроба, повозились, подсовывая веревки и, наконец, вытянули его наверх. Сковырнули лопатой крышку. Петрович потянул на себя белую простыню в крестах и славянской вязи. В свете фонарика мелькнуло бледное восковое лицо призывника, сложенные на груди руки.
– Так… гдье это… – Колдун порылся в своей брезентовой сумке и достал один из пузырьков от настойки боярышника. Анжелочке показалось, что Нетяев слегка шевельнул пальцами левой руки.
– Нетьяев Тьимур! – жутко прокричал Петрович, быстро сунув под нос покойнику свою склянку.
– Маааать моя женщина! – вырвалось у Анжелочки. Мертвый призывник зашевелился, сел в гробу, открыл глаза. Глаза у него были тусклые, неподвижные: никакой эмоции, а тем более мысли там и в помине не было. Петрович с размаху врезал Нетяеву по макушке. Тот пошатнулся, но лицо осталось таким же отсутствующим.
– Leve!10 – гаркнул колдун. Призывник встал на ноги, шагнул из гроба, медленно подошел к гаитянину и застыл на месте. Петрович достал другой пузырек: на этот раз с какой-то темной жидкостью. Поднес его к бледным губам Нетяева, скомандовал:
– Bw`e!
Призывник стал глотать снадобье мелкими глотками и не остановился, пока не осушил всю склянку.
– Ki non ou ye?
– Т-тимур, – прохрипел бывший покойник.
– Antere l ‘tout tounnen, Тьимур!
– Говно вопрос, дядя.