Шпион для Германии
Шрифт:
На Рождество 1942 года в районе завода приземлились еще шесть агентов. День этот был выбран не случайно: англичане надеялись, что немецкие солдаты усядутся вокруг рождественской елки и станут пить пунш. Десантники попали в снежный буран и были разбросаны ветром на большое расстояние друг от друга, так что прошло несколько недель, прежде чем они собрались вместе. Только через два месяца им удалось подойти к заводу. 27 февраля 1943 года они перебили охрану завода, проникли на его территорию и в цеха, взорвали центральный пост и коммуникации, в результате чего «Норск-гидро» был выведен из строя почти на целый год. Когда же ремонтные работы близились
Сохранившиеся запасы тяжелой воды должны были быть направлены в Германию. Однако железнодорожный паром в феврале 1944 года взлетел на воздух: британская секретная служба — лучшая из разведок мира — установила там адскую машинку. В результате Германия в вопросах создания атомной бомбы была отброшена далеко назад, и союзники, таким образом, оказались теперь впереди.
И вот спустя несколько месяцев после разрушения «Норск-гидро» я сидел в портовом кабаке Кристиансанна и пил шнапс, выгнанный из дерева. Он мне не понравился. В 1944 году вообще ничто уже не имело вкуса. Через пару-другую часов я должен был снова быть на борту подлодки, направлявшейся в Америку, чтобы выяснить, насколько далеко ушли американцы в деле создания атомной бомбы, и уточнить, каким образом можно было остановить этот процесс. Ведь союзникам подобное удалось…
На следующее утро «U-1230» вышла в море. Теперь мы шли в основном на глубине восьмидесяти метров со скоростью четыре километра в час и проходили за сутки до ста километров.
Предприятие наше имело мало шансов на успех, так как союзники господствовали не только на воде, но и в воздухе, к тому же продвигались мы вперед черепашьим шагом.
Нам с Билли пришлось привыкать к жизни и быту подводников, не говоря уже о традициях и предрассудках. Во время войны ни одна подводная лодка не выходила в море тринадцатого числа или в пятницу. Необходимо было приспосабливаться к туалету, для чего приходилось нырять в боковое отверстие и продвигаться, изгибаясь, как червь, к цели. Совершившему такое путешествие впервые выдавался шуточный диплом. На четвертый день перехода вокруг нашей лодки стали рваться глубинные бомбы. Объявлялись воздушная тревога и срочное погружение. Молниеносно задраивался люк рубки, гас свет, и лодка начинала падать вниз. Музыка, звучавшая во всех отсеках с раннего утра и до поздней ночи, смолкала. Слышались только отрывистые команды капитана. Билли становился рядом со мной и держал меня за руку.
— А что мы будем делать, если в лодку попадет глубинная бомба? — спросил он как-то.
— Мы просто потонем, — ответил я, — и все останется в прошлом.
Он забыл даже о своей ухмылке.
Мы слышали не только разрывы бомб, но и ощущали вибрацию корпуса лодки. Детонация длилась странно долго, громыхая вдали, производя впечатление выстрелов в туннеле.
Вновь включался свет, и напряжение сходило с лиц матросов.
— Опять пронесло, — произнес унтер-офицер, оказавшийся рядом. — Надо только вовремя уйти на глубину и скрыться.
В подводном положении мы оставались долгое время. Когда противник обнаруживал подводную лодку, он не жалел ни времени, ни усилий и шел на всевозможные ухищрения, чтобы не дать ей уйти. А мы постоянно меняли направление движения, делая зигзаги. Вновь пела Лили Марлен, но мы знали, что она могла замолчать в любое время от детонации бомбы.
— Ты уже знаешь, где
— Нет, — сказал я.
— Просто глупо, что мы согласились на эту затею, — продолжил он. — Это какое-то безумие.
— Об этом надо было думать раньше. Ты же говорил, что ненавидишь Америку.
— Это точно, — согласился он. — Но свою жизнь я люблю.
— А разве я — нет?
Посмотрев на него со стороны, я вспомнил слова Маргарет. Она предстала перед моим взором — небольшого роста с голубыми живыми глазами и мягкими, хорошо ухоженными руками. Мне вновь послышалось, как она сказала: «Я не доверяю ему ни на йоту… Вот увидишь, он тебя предаст… Посмотри на его обезьяньи руки и на его глаза. Он не может прямо посмотреть кому-либо в лицо. Ты никого не мог подобрать получше?! Ты — гордость всего управления?!»
Теперь было уже поздно думать о том, доверяю я ему или нет. Я был с ним связан так или иначе. У него на языке было все, о чем он думал. И как бы то ни было, он был молод и не видел, по сути дела, войны. Да и у кого сердце не забьется сильнее при разрывах бомб?
И вновь мы ползли замедленным — четыре километра в час — темпом по Атлантике. Целыми днями на лодке громко не говорили, опасаясь подслушивающих устройств противника. Даже под водой разговор шел шепотом. Когда темнело, мы всплывали под перископ и шли в тринадцати метрах от поверхности воды. В спокойную погоду поднимался шноркель для снабжения людей и машин воздухом. Когда это было невозможно, машины работали от электрического питания. Кислорода для дыхания команды в лодке хватало лишь на тридцать шесть часов. Далее легкие не выдерживали.
От постоянного напряжения время летело незаметно, а ведь в пути мы находились сорок шесть дней. Наши акустики не снимали наушников, вражеские, наверное, тоже. Мы привыкли к тесноте и плохому воздуху, к глубинным бомбам и разговору шепотом. Матросы мало говорили о доме, но много о нем думали. К тому времени ни одна немецкая подводная лодка не заходила уже так далеко в Атлантику без особого распоряжения. Возвратимся ли мы на родину? У кого было больше шансов на это — у команды «U-1230», которой предстоял обратный переход через океан, или у меня, собиравшегося проникнуть в тайны атомного оружия?
Если бы кто заболел, ему бы не повезло: на лодке врача не было. Умершего завертывали в его же подвесную койку, предварительно положив ему на грудь имперский военно-морской флаг, которых на лодке имелось достаточно.
Со смертью мы столкнулись между Фарерами и Исландией. Благополучно уйдя от глубинных бомб, мы едва не задохнулись от недостатка кислорода. Выручил старший машинист Беттгер, действовавший без приказа на свой собственный страх и риск.
От избыточного давления закладывало уши, учащенно билось сердце, перехватывало дыхание и кружилась голова. Даже консервные банки и те не выдерживали: либо лопались, либо сплющивались.
И вот мы выдвинули шноркель при большой волне, а он был залит водой. Выхлопные газы от работавших машин не смогли уйти в воздух и растеклись по лодке, воздействуя на сознание. Нерастерявшийся Беттгер, стоявший у дизелей, молниеносно выдернул муфту сцепления и переключил машины на электрический ток. А через несколько секунд он сам и еще восемь человек команды упали без чувств.
Лодка при внезапной остановке дизельных агрегатов рыскнула было вниз, затем медленно выпрямилась.
— Всплытие! — приказал капитан-лейтенант Хильбиг.