Шпион по призванию
Шрифт:
– Сэр, я могу с вами поговорить?
– Конечно. В чем дело, Роджер? – весело осведомился адмирал через плечо.
– Сэр, я не хочу брать патент.
– Что?! – Адмирал резко повернулся и уставился на сына. – Что ты сказал? Наверное, я не так расслышал!
Только полупьяное состояние придало Роджеру смелости продолжить:
– Мне жаль разочаровывать вас, сэр, видя, как вы к этому стремитесь, но я не хочу принимать этот патент.
– Во имя Господа, почему? – изумленно спросил адмирал.
– По многим причинам, сэр… – Роджер начал запинаться. – Я… Я не хочу уходить в море. Я…
– Ты
– Я не пьян, сэр, – запротестовал Роджер. – Во всяком случае, не настолько пьян. Я уже давно принял решение. Морская служба мне ненавистна, сэр, и я умоляю вас не принуждать меня к ней.
– Так вот что сделала с тобой твоя дорогая школа! – Адмирал рассердился по-настоящему. – Или всему виной отсутствие дисциплины из-за того, что меня долго не было дома? Как ты смеешь оспаривать мое решение? Я лучше знаю, что тебе подходит. Отправляйся спать и больше об этом не заикайся!
– Пожалуйста! – взмолился Роджер. – Вспомните то время, когда сами были мичманом. Вы часто рассказывали мне про то, как они работают, пока не засыпают стоя, про холода, штормы и придирки офицеров.
– Ба! Это пустяки. Ты скоро привыкнешь и полюбишь морскую службу.
– Нет, сэр. Я страшился ее долгие годы и буду ненавидеть всей душой.
– Тысяча чертей! Что за девчачьи фантазии? – воскликнул взбешенный адмирал. – Неужели я вернулся домой, чтобы узнать, что мой сын трус?
– Я не трус, сэр. Я готов драться с любым парнем в моем весе, но не хочу отправляться в море.
– Ты посмеешь меня ослушаться?
Роджер побледнел до корней волос и вновь ощутил тошноту, но несправедливость отца, желавшего распорядиться судьбой сына против его воли, вызвала у него приступ гнева.
– Да, посмею! – вскричал он. – Это моя жизнь, и я не желаю быть приговоренным к рабству худшему, чем на плантациях! Я не пойду в море, и вы не сможете меня заставить!
– Боже! – взревел адмирал. – С такой дерзостью я еще никогда не сталкивался и за это спущу с тебя шкуру! – В подтверждение своих слов он выдернул из цветочной вазы палку, поддерживающую растение, и замахнулся, другой рукой стараясь ухватить Роджера за воротник.
Роджер избежал удара, шагнув в сторону, а адмирал в полутьме налетел на другой цветочный горшок и с грохотом растянулся на полу. Поднявшись, он снова бросился на Роджера:
– Ты забыл о дисциплине, самодовольный юный болван, и я научу тебя подчиняться. Быстро поймешь, кто хозяин на этом корабле!
В следующий момент он ухватил-таки Роджера за шиворот и изо всех сил огрел палкой по ягодицам.
Роджер взвизгнул и напрягся в ожидании очередного удара, которого так и не последовало. Адмирал уже занес палку, но его удержал громкий троекратный стук в дверь оранжереи.
Глава 4
РОДЖЕР СТАНОВИТСЯ МУЖЧИНОЙ
Несколько секунд отец и сын оставались неподвижными, словно позируя в живой картине, потом адмирал, пробормотав проклятие, отпустил Роджера и, повернувшись, шагнул к двери. Распахнув ее, он уставился в теплый сумрак летней ночи.
На пороге стояла высокая бородатая фигура, и глаза адмирала, уже привыкшие к полутьме оранжереи, вскоре разглядели вязаную шапочку, шерстяную
– Добрый вечер, капитан, – заговорил пришедший грубым голосом. – Я услыхал, что вы вернулись с войны, и подумал, что вам не помешает бочонок хорошей выпивки.
– Да! – воскликнул адмирал. – Я не сразу тебя узнал. Молодец, что вспомнил обо мне. Что ты нам принес – бренди или шнапс?
Контрабандист постучал башмаком по маленькому двухгаллонному бочонку, стоящему у его ног.
– Это французский коньяк – самый лучший, какой когда-либо поступал из Шаранты.
Контрабанда вина, спирта, кружев и духов из Франции широко распространилась в течение последних восьмидесяти лет. Когда лорд Метьюэн обложил товары из Франции дискриминационными пошлинами, англичане, возмутившись подобной несправедливостью, перешли к открытому нарушению закона и стали охотно покупать контрабандные грузы. За кражу овец человека могли повесить, а браконьеров наказывали с варварской жестокостью, но, несмотря на давление правительства, ни один суд не вынес бы обвинительный приговор контрабандисту, какими бы явными ни были против него улики.
К адмиралу вернулось обычное благодушие.
– Как идут дела? – спросил он. – По-прежнему повсюду ловушки или акцизные чиновники утратили бдительность?
Дэн Иззард покачал крупной головой, и золотые серьги сверкнули в тусклом свете.
– Во время войны было легче, капитан. Тогда таможенные суда трепетали перед военно-морским флотом, а теперь они снова распоясались и стараются нас придавить.
– Значит, война была хороша для бизнеса?
– Ага! Для таких, как мы, по обеим сторонам пролива войны не имеют значения. К тому же запрет открытой торговли здорово взвинтил цены. За последние пять лет мы недурно поживились, но после окончания войны приходится снова соблюдать осторожность.
Роджер хорошо знал Дэна, и хотя стоял за спиной отца, едва понимал суть разговора. Он чувствовал себя ужасно – оранжерея качалась у него перед глазами, словно это был люггер Дэна в открытом море.
Адмирал нагнулся и, повалив бочонок набок, вкатил внутрь.
– Спасибо, Дэн. Приходи в любое время, когда снова здесь будешь, и я с тобой расплачусь.
– Конечно, капитан, зайду, но не раньше чем денька через два. Доброй ночи.
Когда дверь закрылась, Роджер отскочил назад, опасаясь возобновления отцовской атаки. Он оказался прав, так как адмирал произнес с бешенством:
– А теперь, сэр, я разберусь с вами!
В этот момент Роджер пошатнулся, ухватился за деревянную подставку, на которой стояло несколько цветочных горшков, и содрогнулся от приступа рвоты.
Адмирал ошеломленно уставился на сына. Едва ли следовало колотить парня в таком состоянии. Отвернувшись, чтобы запереть дверь, он сердито пробормотал:
– Ладно, ступай в постель! Утром научу тебя хорошим манерам.
Прижимая ко рту платок, Роджер поплелся в свою комнату.
Сегодня он поднялся в начале пятого утра и лег на два часа позже обычного, так что ни бурная сцена, ни плачевное физическое состояние не могли долго удержать его ото сна. Прополоскав рот и умыв лицо холодной водой, Роджер разделся и плюхнулся на кровать. Десять минут спустя он уже крепко спал.