Шпион, пришедший с холода
Шрифт:
Внешность Мундта целиком соответствовала его характеру. Он выглядел атлетом, светлые волосы стриг очень коротко, и, лишенные блеска, они смотрелись безукоризненно аккуратно. Его молодое еще лицо с правильными чертами было вылеплено жестко и несло на себе внушавшее робость выражение прямолинейной открытости; чувство юмора или склонность к игре воображения никак не читались на нем. Лицо его было молодым, но не моложавым – даже люди старшего поколения не могли не воспринимать его всерьез. Его также отличало отменное телосложение. Одежда сидела на нем прекрасно, потому что на такой фигуре
– Кстати, если нам вдруг понадобится выдвинуть против вас в суде еще одно обвинение, – добавил Мундт спокойно, – то это будет обвинение в убийстве.
– Значит, если я правильно вас понял, тот несчастный охранник не выжил? – спросил Лимас. Волна острой боли накатила на его мозг.
Мундт кивнул.
– Таким образом, – сказал он, – слушание по делу о вашем участии в шпионаже против ГДР теряет подлинную актуальность. Однако я внес предложение, чтобы суд над Фидлером сделали публичным, и президиум со мной согласился.
– Вам нужно мое признание?
– Да.
– Видимо, потому, что никаких других доказательств у вас нет.
– У нас будет нечто более важное, чем любые улики. Ваши показания и полное признание вины. – В голосе Мундта не звучало ни намека на угрозу. Он никого из себя не разыгрывал, не прибегал к драматическим эффектам.
– С другой стороны, при желании в вашем деле могут вскрыться смягчающие вину обстоятельства. Британская разведка прибегла к шантажу: они выдвинули против вас ложное обвинение в краже казенных денег и только так вынудили стать участником реваншистского плана моей ликвидации. Суд может проявить снисхождение, если ему станут известны подобные детали.
Лимаса, казалось, его последняя фраза застигла врасплох.
– Откуда вам известно про обвинение в краже?
Но Мундт не дал ответа на этот вопрос.
– Фидлер повел себя очень глупо, – сказал он после небольшой паузы. – Как только я ознакомился с рапортом нашего друга Петерса, то сразу понял, с какой целью вас подослали, и понял, что Фидлер непременно угодит в ловушку. Слишком уж сильно он ненавидит меня. – Мундт при этом кивнул головой, словно желая подчеркнуть истинность своего утверждения. – Ваши люди, разумеется, знали об этом. Операция была разработана очень тонко и умно. Кому принадлежала идея? Скажите мне. Наверняка весь план придумал Смайли. Удивлюсь, если это не его рук дело.
Лимас промолчал.
– Я захотел прочитать отчет Фидлера о ваших допросах, которые он проводил лично, понимаете? Попросил прислать его мне. Он начал тянуть резину, и я только уверился в своей правоте. А вчера он распространил свой меморандум среди членов президиума, но я копии так и не получил. Кто-то в Лондоне проявил незаурядные способности.
Лимас промолчал.
– Когда вы в последний раз встречались со Смайли? – небрежно спросил Мундт.
– Не помню. – Лимасу все же пришлось заговорить. – Он ведь больше не работает
– Но он большой приятель Питера Гиллама, верно?
– Да, думаю, можно сказать и так.
– Гиллам, как вы считали, занимался изучением экономического развития ГДР. Эдакий небольшой отдел в вашем ведомстве, назначение которого было вам не до конца понятно.
– Да.
Слух и зрение стали подводить его из-за сводящей с ума пульсации в мозге. Глаза горели, и в них тоже ощущалась резь. Он чувствовал себя совершенно больным.
– Ну, так когда же вы в последний раз виделись со Смайли?
– Я не помню… Не помню.
Мундт покачал головой.
– У вас почему-то очень хорошая память на все, что компрометирует меня. И потом, все мы всегда запоминаем нашу последнюю встречу с кем-либо. К примеру, вы встречались с ним по возвращении из Берлина?
– Да. Думаю, что да. Я как-то столкнулся с ним однажды в Лондоне… В Цирке. – Лимас закрыл глаза, и его прошиб пот. – Я не могу продолжать, Мундт… Долго не продержусь. Я болен, Мундт, – выдавил из себя он.
– После того как с вами вышел на контакт Эйш. То есть попал в капкан, который вы поставили на него, вы ведь обедали вместе, правильно?
– Да. Обедали.
– И закончили около четырех часов. Куда вы отправились потом?
– По-моему, куда-то в Сити. Но я не уверен… Ради бога, Мундт… – Он обхватил голову руками. – Я не в состоянии продолжать. Мой проклятый мозг…
– Куда вы поехали потом? Почему избавились от «хвоста»? Зачем вам так нужно было уйти от слежки?
Лимас ничего не отвечал: он лишь порывисто дышал, сжав голову ладонями.
– Ответьте на этот вопрос, и потом мы сделаем перерыв. Вам приготовили нормальную постель. Можете поспать, если захотите. В противном случае вернетесь в прежнюю камеру, понимаете? Скажите, куда вы поехали?
Дикая пульсация в мозге внезапно усилилась, стены комнаты заплясали. Вокруг себя он слышал голоса и отзвуки шагов; цветастые тени пролетали мимо и возвращались; кто-то кричал, но не на него; дверь была открыта, он был уверен, что ее распахнули настежь. Комната наполнилась людьми, которые теперь все кричали, а потом стали говорить одновременно. Некоторые из них уходили, причем маршировали при этом, и звуки их дружных шагов резонировали со стуком в его голове. Но постепенно даже эхо затихло, и воцарилась полная тишина. А потом словно ангел милосердия снизошел к нему, и компресс из прохладной материи лег поперек лба, а чьи-то нежные руки унесли его прочь.
Очнулся он на больничной койке. В ногах ее стоял Фидлер и курил сигарету.
18
Фидлер
Лимас осмотрелся по сторонам. Одноместная палата без решеток на окнах, только шторы и тонированное стекло. Бледно-зеленые стены, темно-зеленый линолеум и Фидлер, наблюдавший за ним сквозь облако табачного дыма.
Медсестра принесла ему поесть – яйцо, немного супа и фрукты. Чувствовал он себя отвратительно, ему было не до еды, но он понимал, что подкрепиться необходимо. И потому, пересилив себя, начал есть под пристальным взглядом Фидлера.