Шпион против майора Пронина
Шрифт:
— И Ягода жаловал.
— И Ягода, и Ежов, враг народа, что верно, то верно. Колька-книжник меня уважал. Умный был мужик, хотя и оказался врагом. После его разоблачения партия меня пощадила, свободу дала. Кажется — живи и радуйся. А я не победил свою сволочную гордость. Но я лучше про Дитмара расскажу. Я мечтал выдать эту фашистскую мразь. Выдать вам с потрохами. Но гордость проклятая мешала. Но на терроризм я бы ни за что не пошел. Ни за какие коврижки. Гордость бы не позволила. Выдал бы его родным органам. Да я бы правую руку отдал, только бы мне вернули синюю фуражку.
Все понятно. Ничего нового Ананьев нам не поведает…
—
— Ты в этом убежден? Тебя убедили показания Варнакова? Это странно. Неужели у тебя воображение развито на уровне стандартного выпивохи, хотя и смышленого?
— Тебе бы только позубоскалить, товарищ Пронин. Ничего. Зубоскаль, а мы потерпим. Сегодня ты имеешь право. Расколол ты Николаева и Варнакова по первое число. Денежную премию получишь и устное поощрение. Хорошо работаешь, товарищ Пронин.
Сведения, полученные от люберецких горемык, пришлись ко двору. Теперь Ковров отчитается перед наркомом и тоже получит поощрение. На радостях он даже забыл про главную проблему — про Телеграф. «Может быть, враг и рассчитывал в аккурат на такую реакцию с нашей стороны?» — подумал Пронин и поморщился.
— У меня появились новые идеи. Если все сложится, через неделю смогу выйти на телеграфистов.
— Через неделю? — Раньше Ковров за такое вялое обязательство накричал бы на Пронина. Но теперь комиссара не слишком интересовало телеграфное дело. — Ну, подождем. Будешь работать через люберецких?
— И этих задействуем в случае необходимости. — Пронин не собирался посвящать Коврова в свои такие зыбкие планы.
Шахматист и бухгалтер
Ночью Пронин хрустко ходил по квартире. Несколько раз булькал графином, чертыхался шепотом. Агаша прислушивалась к его шагам и ворочалась в постели. Потом Пронин включил настольную лампу — зеленую, как в мемориальном кабинете Ленина. Уселся за стол в своей зимней выцветшей байковой пижаме. Достал Коровина, немного повертел его в руках и спрятал под подушкой. Рядом с тахтой, на табуретке, стоял графин с клюквенным морсом, но этой ночью Пронину хотелось обыкновенной воды. Только под утро он залез в холодную постель, завернулся в одеяло. С кухни доносились мелодии из радиорепродуктора, а на Кузнецком дворники уже соскребали лед с мостовых. Под этот однообразный шум Пронин провалился в сон. Его разбудил Железнов, явившийся с докладом в девять часов. Он сразу понял, что Пронин уснул только под утро.
— Ну что, Иван Николаич, надумал что-нибудь?
Пронин отхлебнул морсу из графина.
— Что слышно про Стерна?
— За Стерном следили. Но ни одного подозрительного шага не отметили. Скучная рутина. Оказавшись под наблюдением, он сократил визиты. Правда, однажды зашел к портному — на генеральную примерку. Да-да, зашел на Огарева, к нашему старому другу.
— А где был портной в новогоднюю ночь? — спросил Пронин.
— Ты же блестяще установил факт пребывания у любовницы!
— А ты у нее побывал?
— Такого указания не было.
— Понятно. Значит, тебя нужно за ручку водить. В летний сад. Ну, что ж, значит, прекрасная дама не увидит молодого чекиста. К ней
Пронин уже причесывался, основательно смочив волосы и во весь свой командирский голос напевал песенку из оперетты: «Иду к Максиму я, там ждут меня друзья!» Агаша водрузила на стол завтрак: кофейник, чашку и кусок ароматного творожного коржа — только что из духовки. Увидев страдающий взгляд Железнова, она и ему принесла коржа. А вот кофе для молодого чекиста варить не стала. Пришлось Виктору перекусывать всухомятку. А он и не обиделся: не впервой. Да и говорил Пронин: на обиженных воду возят. На крепко обиженных — крепко возят.
— А кто еще был у Левицкого в эти дни?
— Есть исчерпывающий список, — Железное важничал. Сегодня на каждый вопрос у него был готов ответ в яблочко. — Полный список клиентов. У нас в кабинете, в сейфе.
— А на память не можешь назвать всех, кто был в один день со Стерном?
— Большого наплыва не было. Все-таки первая неделя года. Был Ботвинник — чемпион СССР по шахматам. Ему, видите ли, понадобился престижный костюм для поездки на международный турнир в Ноттингем. Он ведь ленинградец, но с декабря в Москве. И вот решил пошить костюм у знаменитого московского портного. Еще у него был Василий Гасин — бухгалтер с завода имени Сталина. Он шьет деловой костюм из скромной недорогой ткани. Вот, пожалуй, и все.
— Ботвинник, Гасин и Стерн. А кто такой Гасин?
— Бухгалтер с ЗИСа.
— Это я уже понял, спасибо.
— Я мало о нем знаю. Обыкновенный совслужащий. В сферу нашего внимания не попадал. На заводе его ценят. В конце года был премирован. Решил справить себе новый костюм.
— А что мы знаем про гроссмейстера Ботвинника?
— Гений шахмат.
— Так уж и гений.
— Лучший шахматист СССР, во всяком случае. Математик. Родился в Куоккале. Его родители участвовали в революционной борьбе. Отец — большевик с начала века. Сам шахматист — советский патриот, сталинец. Главный претендент на матч с Алехиным за звание чемпиона мира. Вот мы бы утерли нос всему миру, если бы появился советский чемпион!
— А где у нас находится Ноттингем? По какую сторону Урал-реки?
— В Великобритании. Говорят, турнир могут отменить из-за войны.
— То-то огорчится милейший Михал Моисеевич. Кстати, он женат?
— На балерине по имени Гаянэ.
— Гаянэ Ботвинник? Однако. И он не замазался в троцкизме?
— Да вроде нет.
— Значит, он скромно собирается в Ноттингем, как честный и простой советский человек? И будет там защищать честь советской шахматной школы. Чтобы весь мир знал: советский образ жизни — это не только сила духа и совершенство молодых тел, но и высокий интеллект. Так, что ли?
— Точно!
— Это еще надо разобраться, точно или понарошку. Сегодня же нагряну к гроссмейстеру.
— У него трудный характер. Честолюбивый, колючий. Может и не принять.
— Примет. У меня тоже трудный характер.
Сперва Пронин хотел отдать предпочтение даме, но, выйдя на свет божий, решил первый визит посвятить шахматисту. К таким привередливым гениям лучше ходить до обеда. Ботвинник остановился в гостинице «Центральная». Снова «Центральная»! В такие совпадения верить нельзя. Контрразведчик не имеет права верить в такие совпадения! Важно, чтобы шахматист до полудня никуда не ушел! Из холла Пронин позвонил Ботвиннику в номер. Пять гудков, десять — долго никто не подходил к телефону.