Шпион Темучина
Шрифт:
Улица находилась во власти ночи, казавшейся еще темнее из-за высоких кедров и лиственниц, разросшихся по краям поселка, почти сразу же за частоколом. Осторожно, словно бесплотные тени, беглецы проскользнул к сараю, перебросили на тын жерди. Баурджин молился, чтоб не сломались. Не сломались! Лишь слегка скрипнули.
Вот и частокол… Прыжок вниз, в темноту! Мягкое приземление… И вперед! Вот только – куда?
– Там – ворота, – махнул рукой Баурджин. – А от них я немного
Гамильдэ-Ичен хохотнул:
– Я тоже немножко запомнил.
Они пошли в темноте вдоль частокола. Странно, но не слышно было лая собак. Может, их просто в поселке и не было?
– Точно, не было, – кивнул Гамильдэ. – Я ни одной не заметил.
– Тем лучше для нас. Осторожней!
Предупреждение пропало втуне – юноша уже успел провалиться в какую-то глубокую яму. Наклонившись, нойон протянул руку:
– Надеюсь, ничего не сломал?
– Не сломал, – голос Гамильдэ-Ичена прозвучал глухо, словно из подземелья. – Тут дело хуже…
– Что может быть хуже?
– Смотри…
Выбравшись на поверхность, юноша протянул князю прихваченный из ямы предмет – круглый человеческий череп, белевший в мертвом свете луны, словно натертый светящимся радиоактивным составом.
– Свежий… – тихо промолвил Гамильдэ. – И – со следами зубов, смотри, князь! Обглоданный… Значит, правда…
– Завтра в этой яме валялись бы и наши головы, – на ходу пробурчал нойон. – Смотри под ноги, Гамильдэ.
Вот наконец и ворота. Черные, большие. Отходившая от них неширокая дорожка терялась в лесу. Ну, хоть было видно, куда идти…
Оглянувшись по сторонам, беглецы быстро зашагали к лесу. Кругом было покойно и тихо, даже собаки не лаяли, за неимением таковых, лишь где-то далеко глухо кричала какая-то ночная птица. Черные великаны деревья царапали вершинами звезды. Откуда-то, наверное с оврага, тянуло сыростью.
– Нам бы не сбиться с пути, – когда прошли уже с полчаса, высказал опасение Гамильдэ-Ичен. – Где-то ведь нужно свернуть, я заметил…
– Я тоже, – Баурджин усмехнулся. – Высматривай большую сосну.
– Тут все большие… – Юноша наступил на высохший сучок, треснувший с громким щелчком, словно выстрел. Выругался: – Дьявол тебя раздери! Вон, кажется, сосна. И вон, дальше…
Не говоря ни слова, князь быстро подошел к дереву, подняв руки, зачем-то ощупал ветки. Качнул головой – не та.
Пошли дальше.
– Что ты ищешь, нойон?
– Увидишь. Ага! Кажется, есть…
Пошарив руками, Баурджин с торжеством снял с колючей ветки небольшой лоскуток:
– Ты спрашивал, что с полами моего дээла? Нет, Гамильдэ, их вовсе не медведь драл. Вот один лоскуток, там, дальше, должен быть следующий. Я ведь не зря шел тогда сзади.
– Но мы их не увидим – темно!
– Будем искать на ощупь, я примечал деревья.
– Хорошо, – юноша кивнул. – Куда дальше?
– За
– Лишь бы нас не догнали! Может быть, лучше обождать, спрятаться?
– Этот лес они знают куда лучше нас, парень. Так что нам нужно побыстрей уносить ноги.
Кто бы спорил…
Баурджин вдруг представил себя на месте Гамильдэ-Ичена, выросшего в степях и редколесных сопках. Каково ему чувствовать себя в этой чащобе? Впрочем, сейчас обоим было не до каких-то там чувств – нужно было двигаться как можно быстрее.
– Вот ленточка! – наклонившись к одному из камней, радостно воскликнул юноша.
Баурджин недовольно качнул головой:
– Никогда не кричи в лесу, Гамильдэ. Лес шума не любит.
От поляны спустились в распадок – именно здесь шли кони. А вот и ореховый куст. Беглецы быстро обшарили ветки. Нет, не тот. Ага, во-он он, следующий. И не этот. Да где же? А, вон… Вот он, лоскуток, на крайней ветке.
– Скоро утро, – подняв голову, негромко произнес Гамильдэ-Ичен. – Вон как светлеет небо.
– И в самом деле, – согласился на ходу Баурджин. – Светает.
Юноша обернулся:
– Ну? Где еще искать ленточки?
– Нигде. Дальше идем на запах.
– На запах? – Гамильдэ-Ичен удивился. – Мы что, собаки?
– Нет. Но этот запах почувствуем. Помнишь того, обглоданного?
– А… Но вы же его зарыли!
– Нет. Всего лишь забросали ветками. Как медведь.
Беглецы шли осторожно, продираясь сквозь колючие заросли можжевельника, принюхивались. И наконец, почти одновременно почувствовали слабый запах разлагающегося мертвого тела.
– Туда! – показал рукой нойон.
Вот и знакомая сопка… Рычание!
Кто-то жрал мясо убитого медведя! Ну, конечно…
– Как бы они не набросились на нас, – напряженно останавливаясь, Гамильдэ-Ичен сдернул с плеча лук и, пошарив в колчане, наложил на тетиву стрелу. – Если что, буду стрелять на слух. Хорошо, что у нас не забрали оружие! Хоть такое… Дьявол!
– Пошто поминаешь нечистого?
– Стрелы! У них отломаны острия. Кто-то постарался. Наверное, девки.
Баурджин хмыкнул и предложил просто-напросто обойти недавно освежеванную медвежью тушу:
– Не думаю, чтоб мы с тобой были интересны тем, кто сейчас лакомится медвежатинкой. Скорее всего – это лисы. Или россомаха.
– Россомаха – серьезный зверь.
Обойдя убитого медведя и жрущих его зверей, друзья вышли к вершине сопки и стали медленно спускаться к реке, в черной воде которой отражались луна и звезды.
Оказавшись на берегу, Баурджин снял гуталы и закатал штаны.
– А это зачем, нойон? – озаботился Гамильдэ-Ичен. – Будем переходить реку вброд?
– Нет. Просто дальше поплывем на лодке.