Шпион, вернувшийся с холода

Ле Карре Джон

– Как хорошо, что вы приехали! – воскликнула она. – Мы так рады, так рады!

Она прошла следом за ними в бунгало, впереди шел Кифер, за ним Лимас. Лимас оглянулся на дорогу: метрах в трехстах от них припарковался черный автомобиль, не то «фиат», не то «пежо». Из машины вышел мужчина в плаще.

В холле женщина дружески пожала ему руку.

– Добро пожаловать. Добро пожаловать в «Мираж»! Надеюсь, вы хорошо доехали?

– Превосходно, – ответил Лимас.

– Добирались самолетом или пароходом?

– Мы летели, – сказал Кифер. – На редкость удачный рейс.

Он говорил как владелец

авиакомпании.

– Я приготовлю вам завтрак, – сказала женщина. – Отменный завтрак по такому случаю. Чего бы вам хотелось?

– Ах, да ради Бога… – вполголоса сказал Лимас, и в этот миг зазвонил колокольчик.

Женщина быстро удалилась в кухню, а Кифер пошел открывать дверь.

Он был в плаще с кожаными пуговицами. Ростом не выше Лимаса, но, пожалуй, постарше. Лимас решил, что ему лет пятьдесят пять. Лицо жесткое, сероватого оттенка, с глубокими морщинами; вероятно, он был военным. Он протянул руку.

– Меня зовут Петерс. – Пальцы были тонкие с ухоженными ногтями. – Хорошо добрались?

– Да, – поспешно ответил Кифер. – Без всяких осложнений.

– Нам с мистером Лимасом нужно многое обсудить. Не думаю, Сэм, что нам понадобится ваша помощь. Вы можете вернуться в город на «фольксвагене».

Кифер улыбнулся. Лимас заметил, что улыбнулся он с облегчением.

– До свидания, Лимас, – сказал Кифер чуть шутливо. – Удачи вам, старина.

Лимас кивнул, игнорируя протянутую ему на прощание руку.

– До свидания, – повторил Кифер и спокойно вышел из дома.

Лимас пошел вслед за Петерсом в комнаты. На окнах висели тяжелые кружевные гардины, причудливо драпированные. Подоконники были уставлены цветочными горшками с большими кактусами, душистым табаком и каким-то любопытным деревцем с широкими, словно резиновыми листьями. Громоздкая мебель в псевдостаринном стиле. В центре комнаты стоял стол, покрытый ржавого цвета скатертью, больше похожей на ковер, возле стола – два резных кресла. Перед каждым из кресел на столе лежала стопка бумаги и карандаш. Сбоку стояли виски и содовая. Петерс смешал им обоим по стаканчику.

– Послушайте, – внезапно сказал Лимас, – теперь мы можем обходиться без лишних церемоний. Понимаете? Мы оба знаем, о чем идет речь, мы оба профессионалы. Вы получили перебежчика по корыстным мотивам – вам повезло. Только, ради Бога, не делайте вид, будто прониклись ко мне внезапной симпатией.

Он, казалось, был на грани нервного срыва и сомневался, сможет ли на ней удержаться.

Петерс кивнул.

– Кифер сказал мне, что вы человек гордый, – бесстрастно заметил Петерс. А потом без улыбки добавил:

– В конце концов, с чего бы иначе вы стали бросаться на бакалейщика?

Лимасу показалось, что Петерс русский, хотя он не мог бы дать стопроцентной гарантии. Его английский был почти безупречен, ему были присущи спокойствие и манеры человека, давно привыкшего к цивилизованному обращению.

Они сели за стол.

– Кифер сообщил вам, сколько я намерен заплатить?

– Да. Пятнадцать тысяч фунтов в Бернском банке.

– Совершенно верно.

– Он сказал, что у вас могут быть дополнительные вопросы в течение года, – сказал Лимас. – И тогда, если я окажусь под рукой, вы заплатите еще пять тысяч.

Петерс кивнул.

– Я

не согласен на такие условия, – продолжал Лимас. – Вы не хуже меня понимаете, что так дело не пойдет. Я хочу получить пятнадцать тысяч и смыться. Ваши молодчики не больно-то церемонятся с перебежчиками – наши тоже. Я не намерен просиживать штаны в Швейцарии, пока вы будете вылавливать одну мою сеть за другой. У нас тоже не дураки работают, они мигом сообразят, с кого за это спросить. Насколько мы с вами можем судить, они уже взяли нас на заметку.

Петерс кивнул.

– Вы могли бы, конечно, перебраться в какое-нибудь место понадежнее.

– За «железный занавес»?

– Да.

Лимас лишь покачал головой и продолжал:

– Я полагаю, вам понадобятся дня три на предварительное дознание. А затем вы вернетесь и потребуете более детального отчета.

– В этом нет необходимости.

Лимас с интересом взглянул на Петерса.

– Ага, понятно. Вы специалист. Значит, в игру вступил московский центр?

Петерс молчал и только смотрел на Лимаса, пристально вглядываясь в него. Наконец он взял карандаш и сказал:

– Начнем с вашей работы во время войны.

– Как прикажете, – пожал плечами Лимас.

– Значит, начнем с войны. Рассказывайте.

– Я был призван в инженерные войска в 1939 году. И уже прошел спецподготовку, когда поступило извещение о приглашении людей со знанием иностранного языка на особую службу за границей. Я знал немецкий и голландский и неплохо говорил по-французски. Солдатчиной я был сыт по горло – и я записался. Я хорошо знал Голландию: у моего отца было агентство по продаже станков в Лейдене, я прожил там девять лет. Для начала я прошел обычную проверку, а потом меня определили в школу в окрестностях Оксфорда, где обучили всей нашей рутине.

– Кто заведовал школой?

– Тогда я и сам этого не знал. Потом познакомился со Стид-Эспри и оксфордским профессором по фамилии Филдинг. Они-то и заведовали. В сорок первом меня забросили в Голландию, и я пробыл там почти два года. В те дни мы теряли агентов раньше, чем успевали завербовать новых, – это была просто мясорубка. Голландия – поганая страна для такого рода работы, тут практически нет малонаселенной сельской местности, негде устроить лежбище и разместить радиопередатчик. Вечно в пути, вечно в бегах. Это жутко выматывало. Я выбрался отсюда в сорок третьем и провел пару месяцев в Англии, потом меня перекинули в Норвегию, по сравнению с Голландией это было просто загородной прогулкой. В сорок пятом меня уволили в запас, и я вернулся в Голландию, чтобы попытаться возобновить отцовское дело. Ничего путного из этого не вышло, поэтому я вступил в долю к одному старинному приятелю, державшему в Бристоле бюро путешествий. Через восемнадцать месяцев мы обанкротились. И тут совершенно неожиданно я получаю письмо из департамента с вопросом, не угодно ли мне вернуться на службу. Тогда мне казалось, что с меня довольно, и я ответил, что должен подумать, а сам снял коттедж на Анди Айленд. Там я просидел с год, потом мне и это обрыдло, и я написал им, что согласен. Осенью сорок девятого я вернулся на службу. Конечно, стаж у меня был прерван – урезанная пенсия и всякая такая чертовщина. Вы успеваете записывать?