Шпион, вернувшийся с холода

Ле Карре Джон

– А вам известно, почему сначала выплаты осуществлялись через резидента, а в дальнейшем через человека, привозившего деньги из Лондона?

– Известно. Я спрашивал об этом у своих бабенок в расчетном отделе. Дело в том, что Контролер боялся…

– Контролер? Вы хотите сказать, что эти выплаты курировал сам Контролер?

– Да, он. Он боялся, что местного резидента могут опознать в банке, поэтому решил посылать почтальона и выбрал для этой цели меня.

– Когда состоялись ваши поездки?

– В Копенгаген – пятнадцатого

июня. В тот же вечер я улетел обратно. А в Хельсинки – в конце сентября. Там я пробыл два дня. – Он ухмыльнулся, но Петерс не обратил на это ни малейшего внимания.

– А другие выплаты? Как производились они?

– Вот этого, прошу прощения, не помню.

– Но одна совершенно наверняка в Осло?

– Да, в Осло.

– С каким интервалом производились две первые выплаты через резидентов?

– Точно не знаю. Думаю, с небольшим. Месяц или вроде того. Может, чуть больше.

– Как вы думаете, работал этот агент до того, как была произведена первая выплата? Не было ли это указано в досье?

– Нет, в досье были только даты выплат. Первая – в начале пятьдесят девятого. И никаких других сведений. Все операции со специальной страховкой проводятся по этому принципу. В разных досье хранятся сведения по одному и тому же делу. Только тот, у кого главный ключ, может сложить все фрагменты воедино.

Петерс теперь писал, не переставая. Лимас был уверен, что где-то в комнате работает и магнитофон. Но расшифровка магнитограммы потребует определенного времени. То, что Петерс записывает сейчас, ляжет в основу телеграммы, которая уже сегодня вечером уйдет в Москву, а тем временем шифровальщики в советском посольстве в Гааге проведут ночь за передачей дословного текста их многочасовой беседы.

– Скажите-ка, – начал Петерс, – ведь речь идет о крупных суммах. И метод их передачи очень непростой и дорогостоящий. Что вы сами думаете по этому поводу?

Лимас пожал плечами.

– А что мне думать? Должно быть, у Контролера появился чертовски ценный агент, но я не видел материалов и ни о чем не могу сказать наверняка. Мне не нравилось, как все это делалось – слишком уж сложно, слишком хитро и изобретательно. Почему бы просто не встретиться и не передать наличными? Зачем заставлять агента пересекать границу с настоящим паспортом, держа в кармане поддельный? Все это как-то странно.

Лимас чувствовал, что рыбка клюнула, теперь нужно было набраться терпения.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что, насколько мне известно, деньги из банка ни разу не забирались. Возможно, это был какой-то высокопоставленный агент из страны за «железным занавесом» – значит, деньги должны были быть у него под рукой на случай необходимости. Так мне кажется, но я об этом не очень-то задумывался. Зачем мне это? В том-то суть нашего ремесла: знать только фрагменты общей картины. А стоит сунуть нос куда не следует, тебе же и не поздоровится.

– Если деньги, как вы предполагаете, не были востребованы,

то к чему все эти предосторожности с паспортами?

– Когда я работал в Берлине, мы разработали определенный механизм для Карла Римека на случай, если ему придется бежать и он не сможет вступить с нами в контакт. Мы держали для него поддельный западногерманский паспорт на явочной квартире в Дюссельдорфе. Он мог его получить в любую минуту при соблюдении определенной процедуры. Паспорт ни разу не был просрочен – отдел специальных поездок возобновлял паспорт и визу, как только их срок истекал. Возможно, Контролер использовал ту же методику и с этим агентом. Правда, это всего лишь мое предположение.

– А откуда вам известно, что паспорта продлевались?

– Есть соответствующие пометки в досье, циркулирующих между расчетным отделом и отделом спецпоездок. Отдел спецпоездок как раз и ведает поддельными паспортами и визами.

– Понятно. – Петерс задумался на минуту, а потом спросил:

– Под каким именем вы бывали в Копенгагене и Хельсинки?

– Роберт Ланг, инженер из Дерби. Так меня звали в Копенгагене.

– Какого числа вы были в Копенгагене?

– Я уже говорил вам – пятнадцатого июня. Я прибыл туда в половине двенадцатого. – И в какой банк вы обратились?

– Боже мой, Петерс, – наливаясь гневом, сказал Лимас, – в Королевский скандинавский. У вас это уже записано.

– Просто хотелось удостовериться, – спокойно ответил Петерс. – А как вас звали в Хельсинки?

– Стефен Беннет, инженер-кораблестроитель из Плимута. А там я был в конце сентября, – с сарказмом добавил он.

– Вы побывали в банке в день прибытия?

– Да, двадцать четвертого или двадцать пятого, точно не помню, это я тоже говорил вам.

– Вы привезли деньги с собой из Англии?

– Разумеется, нет. В обоих случаях мы переводили их на счет местного резидента. Резидент снимал их, встречал меня в аэропорту и передавал сумку с деньгами, а я отвозил их в банк.

– Кто сейчас резидент в Копенгагене?

– Петер Йенсен, книготорговец из университетской книжной лавки.

– А какие псевдонимы использовал агент?

– Хорст Карлсдорф в Копенгагене. Кажется, так. Да, точно: Карлсдорф. Помню, мне все время хотелось сказать: «Карлхорст».

– Профессия?

– Менеджер из Клагенфурта, Австрия.

– А другой псевдоним? Для Хельсинки?

– Фехтман. Адольф Фехтман из Сент-Галлена, Швейцария. У него было ученое звание. Да, доктор Фехтман, архивариус.

– Понятно. У обоих родной язык немецкий.

– Да, я тоже обратил на это внимание. Но немцем он быть не мог.

– Почему же?

– Я ведь был главой всей немецкой агентуры. Подобное дело не прошло бы мимо меня. Агента такого уровня нужно курировать из Западного Берлина. Я бы о нем, конечно, знал.

Лимас поднялся, подошел к буфету и налил себе виски. Предложить виски Петерсу он и не подумал.