Шпион вышел вон
Шрифт:
Хуй собачий тебе батюшка, – говорит отец Григорий.
Где остальные бабки? – говорит он.
Мы же… мы же… – говорит один из бомжей.
Отец Григорий, не размахиваясь, бьет клюшкой по большому пальцу ноги жертвы. Бомж кричит. Крупный план раздробленного пальца. Косточки, кровь… Нелепо и грустно торчит из окровавленного месива чудом сохранившийся ноготь, он выглядит так… трогательно… слово имажинист на слете пролетарских писателей в 20-ее годы (или автор сценария В. Лорченков на вечере вручения советской литературной премии «Нацбест», в окружении советских литераторов, производящих силос –
Мы же хуи же, – говорит священник.
Где деньги, парни, – говорит он.
Бомжи переглядываются. Отец Григорий, не предупреждая, разбивает вдребезги больной палец второго бомжа. Тот вопит. Крупно – разинутый рот.
Ретроспектива
Отъезд камеры. Мы видим, что у бомжа широко раскрыт рот, но это из-за того, что он храпит. Легкий толчок (мы не видим, кто, а лишь видим, что его толкнули – недовольное во сне выражение лица, храп замолкает). Потом еще один. Еще. Жаркий шепот:
Папочка, – шепчет голос.
М-м-м-м, – мычит во сне бомж.
Если я тебе отсосу, – говорит голос.
Пятерочку дашь? – говорит голос.
М-м-м-м, – одобрительно мычит бомж.
М-м-м-м-м, – с долей легкого удивления говорит он.
М-м-м-мм-м, – с энтузиазмом говорит он.
М-м-м-м-м, – с наслаждением говорит он.
М! М! МММ!!!! – говорит он.
М-м-м-м-м-м-м, – опустошенно говорит он.
Крупный план. Мы видим нечто, напоминающее палатку вождя племен бедуинов Каддафи, который со свойственной всем ближневосточным марксистам и потомственным шейхам скромностью, жил в хижине из атласа, парчи и шелка, украшенной безделушками из алмазов и бриллиантов. Мы видим шикарные картины, прикрепленные к палатке. Видим новенький компьютер, несколько планшетов. Посуду из золота. Дорогой ковер на полу. Шатер палатки уходит далеко ввысь, в самом верху оставлено отверстие, в которое видно звездное небо. Камера вылетает в небо, и разворачивается, мы видим шатер с высоты птичьего полета.
Палатка, освещенная огнями со всех сторон, разбита в самом центре парка отдыха «Молдэкспо» (одно из престижнейших мест города, которое из-за забора и колючек акации в живой изгороди горожане не сумели засрать, как следует – прим. В. Л.)
Камера снижается, мы слышим восточную музыку, видим дымок. Это кальян. Снова палатка. Два бомжа, как шейхи, валяются на горах мехов. Рядом с ними – по бокам, и в ногах, – ползают красивые молодые женщины лет 20—25. Они стройные, грудастые, с очень тонкими талиями, ухоженными лицами. Мы предполагаем, что видим целую команду проституток, дорогих валютных путан. Одна из них, отвалившись от паха бомжа, – это происходит буквально в момент, когда камера возвращается в шатер, – и говорит:
Папочка, пятерочку… – говорит она.
Бомж, не раскрывая глаз, достает из-под подушки купюру в 5 тысяч долларов США, и лепит ее на лоб девушке. Завистливые вздохи… Это выглядит, как комната вампиров в замке графа Дракулы из к/ф Френсиса Форда Копполы – та сцена, где девушки-вампиры жаждут крови главного героя, но Дракула не дает им этого делать, и они лишь стонут и облизываются…
Другой бомж достает из под подушки еще одну купюру. Начинает ее облизывать. Девушки завороженно следят за его движениями. Бомж старается лизать купюру эротично… Крупно – бутылки из-под дорогого спиртного, рассыпанные
Маслинки, паштетик, копченая рыбка, икорка…
В общем, ничего, что можно было бы пожрать, а лишь множество закусок, которыми можно перебить вкус спиртного (но не чересчур! поэтому не вздумайте ставить на стол овсянку! – прим. давно и успешно пьющего сценариста). Протянув руку, бомж зачерпывает кусочек сливочного масла, и крутит его в той же руке, что и скомканную купюру.
Затем, приподнявшись, запускает руку себе за спину и возится.
Кряхтит, сопит… Напряженные лица девушек.
…ликинг девчонки… – нарушает напряженную тишину чей-то шепот.
(прим. Сценариста – т. н. ликинг – извращение слишком омерзительное, чтобы я Вам о нем здесь рассказывал, да Вы и сами все сейчас увидите).
Шеф, добавить бы надо, – говорит сурово одна из девушек.
Бомж, вздохнув, достает еще одну купюру, проделывает с ней ту же процедуру – комкает, обмазывает масло, засовывает комок себе Куда-то (интересно, куда?!) сзади, – и затихает. Глядит на девушек опухшими глазами татаро-монгола. Крупно – лицо-маска практически спившегося человека, сохранившего, тем не менее, остатки интеллекта (то есть, желания сесть на грудь ближнему, чтобы его опустить и унизить – В. Л.). Говорит:
Ну это… ебана… кто? – говорит он.
На лицах девушек жадность борется с отвращением. Они похожи на электорат КПРФ, вынужденный за авоську с крупой, подсолнечным маслом, мылом и спичками, голосовать за партию Чубайса. Наконец, одна из девушек – крупный план, мы видим, что это настоящая старуха, ей уже лет 25—27, пора подумать о пенсии и будущем, – решительно выдыхает. Хватает бутылку водки, – «Финляндия», замедленный кадр, по красивому рельефному стеклу стекает капля воды… – долго пьет под уважительно-сочувственными взглядами напарниц, после чего снова выдыхает. Утирает рот по-мужски, глядя исподлобья, залезает на меха…
Бомж говорит с довольной улыбкой бывшего активиста комсомола, который открыл Малый Бизнес и заставил свою несчастную секретаршу – отличницу, выгнавшую его из комсомола за взятки и рвачество, – себя Обслуживать. Он говорит:
Ну ничего на хуй святого нет, – говорит он.
За десятку в жопу языком залезут, – говорит он.
И что за поколение на хуй выросло? – говорит он тоном человека, чья молодость пришлась на 80ее годы (джинсовые куртки, перестройка и гласность, первые дискотеки, полное отсутствие принципов, ДДТ и Воздух Свободы, Кинчев и «Кино, журнал «Ровесник» и куча говна в голове – прим. В. Л.).
Поколение уебков продажных!!! – говорит он (напоминаю, речь идет о представителе поколения, которое пыталось весь мир поиметь своими глупыми молодежными кооперативами, и очень обиделось, когда те, что помоложе, послали их на хуй и вообще оказались хищниками куда круче – прим. Сценариста, представителя поколения девяностых).
Ничего на хуй святого! – говорит он.
Про Володю даже не слышали! – говорит он.
Для них Володя это Путин, – говорит он.
А для нас Семеныч, – говорит он.