Шпионаж по-советски. Объекты и агенты советской разведки

Даллин Дэвид

После Первой мировой войны Франция превратилась в наиболее могущественную державу в Европе. В мире не было более многочисленной и лучше оснащенной армии. Ее военная промышленность набирала силу, развивалось самолетостроение, появилось химическое оружие и новые виды артиллерийского вооружения, со стапелей сходили новые военные корабли. В международных делах Франция доминировала во всей Европе, от Мадрида до Варшавы и от Осло до Бухареста, министры иностранных дел всех стран должны были консультироваться с Францией прежде, чем принять какое-то важное решение. Париж также стал столицей влиятельных русских эмиграционных групп, воинственно настроенных против Москвы.

Советская разведка проявляла интерес ко Франции по двум причинам.

С одной стороны, она хотела знать как можно больше о стране, которая являлась наиболее влиятельным ее политическим врагом, о ее военных силах, дислокации войск, мобилизационных планах. С другой – СССР хотел добыть информацию о новой военной технике и изобретениях в этой области, что могло бы стать образцом для России, где производство оружия после некоторого затишья снова быстро двинулось вперед. Вскоре было подписано соглашение в Рапалло, положившее начало тайному сотрудничеству с Германией. Но Германия сама отставала в военном развитии.

Французское коммунистическое движение, по крайней мере в первое десятилетие после своего зарождения, было малочисленным и слишком не подготовленным интеллектуально, чтобы соответствовать советским ожиданиям. Организация, назвавшая себя коммунистической после съезда в Туре в декабре 1929 года, состояла в основном из бывших членов социалистической партии, а также «социальных патриотов» и «реформистов». Большинство французских коммунистов того периода, хотя и восхищались русской революцией, были совсем не похожи на коммунистов обычного типа. В отличие от Германии и других стран Центральной Европы Франция не испытала сильных потрясений в результате Первой мировой войны, спецслужбы и полиция сохранили свое положение.

Это и стало причиной серьезных разногласий между Французской компартией и Коминтерном. Центристское большинство, возглавляемое Людовиком-Оскаром Фроссаром и Марселем Кашеном, никогда не принимало, если не считать резолюций, принципов главенства Коминтерна и подчинения ему национальных коммунистических организаций, тем более что их партия считалась носителем революционных традиций и наследницей Парижской коммуны и Жана Жореса. Они полагали, что Интернационал должен быть сообществом, основанным на независимости входящих в него партий.

Левые, составлявшие более радикальное меньшинство, возглавляемое Борисом Сувариным, Альфредом Розмером, Фердинандом Лорио и Пьером Монатом, хотели наладить более тесные связи с Москвой, но не более того. С помощью Коминтерна левая фракция усилила свое влияние в партии и к 1924 году заняла доминирующее положение. Но в то время ни «левизна», ни подчиненность Коминтерну не означали готовности согласиться на секретную службу в интересах Москвы.

В течение первых пяти лет этого периода Лев Троцкий считался одним из самых крупных авторитетов во французских делах. У Троцкого в отношении Франции были свои планы. Будучи близким другом лидеров французского левого движения, он тем не менее отказывался компрометировать национальные коммунистические партии. Примерно в этот ранний период советская разведка завербовала Робера Пельтье, редактора «Юманите», на шпионскую службу. Пельтье был тесно связан с полковником Октавом Дюмуленом, редактором журнала «Армия и демократия», человеком, имевшим доступ ко многим секретам и получавшим информацию из самых разнообразных источников. Троцкий, несмотря на то, что был военным народным комиссаром и по долгу службы был кровно заинтересован в получении сведений о состоянии дел во французской армии, решительно воспротивился. Вопрос о шпионской деятельности Робера Пельтье обсуждался на политбюро компартии, и Пельтье поставили перед выбором: либо шпионаж, либо «Юманите». Тому пришлось оставить газету и активную партийную работу.

Причин, по которым три главные советские шпионские машины – ГБ, ГРУ и специальная служба Коминтерна – разместили свои главные европейские агентства не в Париже, а в Берлине, было несколько.

Одна из них состояла в особых отношениях с Французской коммунистической партией, о которых говорилось выше. Другая заключалась в том, что большинство перспективных агентов говорили по-немецки, а не по-французски. Кроме того, Берлин занимает более выгодное географическое положение по отношению к Москве. И наконец, Германия была слабой и дружественно настроенной, в то время как Франция была сильной и вела себя угрожающе. Шпионские скандалы в Германии не повлекли бы за собой международных конфликтов, чего нельзя было сказать с уверенностью о Франции. В самом худшем случае Германию можно было бы склонить к тому, чтобы она переправила арестованных русских агентов в Россию, но было бы сомнительно, чтобы Париж поддался на такого рода шантаж.

Поэтому в начальный период становления советской разведывательной службы многие агенты, работавшие во Франции, Бельгии и Голландии, были подчинены советским офицерам разведки и военным атташе в Берлине. Они посылали свои сообщения в германскую столицу, откуда непрерывный поток информации шел в Москву через курьеров по воздуху и по железной дороге, а позже – и по коротковолновому радио.

Людские ресурсы советской разведки в первые годы были очень бедны. Еще не было разведывательных школ, потому что в Советском Союзе попросту не существовало преподавателей такого тонкого и своеобразного предмета. Во Франции еще оставались люди, которые поселились там уже давно и симпатизировали революции, они говорили по-французски и были, в общем, подготовлены к такой необычной миссии, но почти все приверженцы Ленина и Троцкого вернулись в Россию в 1917 году и в силу нехватки кадров в России заняли должности второго и третьего уровня управления. Только немногие из них могли быть отобраны для секретных миссий за границей.

В начальный период советские разведывательные агентства во Франции комплектовались главным образом выходцами из западных русских областей, из поляков, прибалтов, евреев. Примерно с 1924 года несколько особо доверенных людей из Москвы, с прямыми связями в Берлине, фондами, фальшивыми паспортами и кодами, тайно работали во Франции. Чтобы собирать сведения, добывать документы, проникать на заводы, расспрашивать за стаканом вина солдат и инженеров, им нужны были помощники и субагенты, а их можно было получить только от коммунистической партии. Без ее помощи невозможно было обойтись, и отношения с Французской коммунистической партией стали самой важной проблемой для советской разведки и Коминтерна. Эту проблему оказалось невозможным разрешить.

В шпионаже, как и в любом деловом предприятии, ключевой задачей является накопление ресурсов. Поначалу все это сводится к неопределенным разговорам и прощупыванию почвы, здесь неизбежны срывы и провалы. В поисках подходящих агентов во Франции советская разведка прибегала к помощи и советам заслуживавших ее доверия людей, которые ездили в Париж и обратно. Она работала с профессиональными прокоммунистическими профсоюзами, использовала русских эмигрантов и т. д. Контакты и ходы переплетались настолько хитроумно, что выявить всю сеть агентуры было крайне трудно. Вдобавок к этому многие из тех, кто пришел в советскую секретную службу, оказывали только временную помощь.

Французская авиация, а в особенности военная, привлекала внимание советских разведслужб с начала двадцатых годов. Самолетостроение было делом новым, поэтому все технические новинки представляли для России большой интерес. Во Францию были направлены лучшие люди с задачей внедриться в авиационную промышленность. Большое число французских и советских агентов поставляли нужную информацию. Среди них были Анри Кудон и его возлюбленная Марта Моррисонно, которых вскоре арестовали за похищение секретного доклада по специальным авиационным проблемам, и русские – Устимчук и Владимир Кропин, которым тоже предъявили обвинение за хранение оружия и использование фальшивых документов.