Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Черкасов Петр Петрович

Далее Курута отметил «отличное усердие и деятельность» Сагтынского в приведении в порядок расстроенного за время восстания делопроизводства Главного штаба и Канцелярии Польского наместничества. «В засвидетельствование чего с особенным удовольствием дан сей [Аттестат] подписанием моим и с приложением герба моего печати», – завершал свою рекомендацию генерал Курута 124 .

С такими поручителями, как генералы Кривцов и Курута, Адам Сагтынский мог быть уверен в том, что его карьера будет успешно продолжена.

124

Там же. Л. 7об.

Вскоре после аудиенции у Бенкендорфа, на которого поляк произвел

самое благоприятное впечатление, 28 ноября 1832 года состоялся высочайший указ о зачислении статского советника Сагтынского чиновником «для особых поручений» с ежегодным окладом в пять тысяч рублей. Правда, первое время он будет состоять не при Третьем отделении, а при Военном министерстве. Дело в том, что Сагтынскому поручили привести в порядок поступившие из Варшавы в Военное министерство документы и ценности, принадлежавшие ранее великому князю Константину Павловичу. Он с успехом справился с поручением, заслужив «Высочайшее благоволение». А в январе 1834 года Сагтынский удостоится ордена Св. Станислава 3-й степени.

С этого времени он на долгие двадцать два года обосновался в Третьем отделении. В ноябре 1836 года Сагтынский будет произведен в действительные статские советники. Помимо чинов, ревностная служба Сагтынского будет отмечаться орденами, высочайшими благодарностями и пожалованием земель 125 .

Адам Александрович Сагтынский был закоренелым холостяком, но в отличие от многих из них он вел уединенный образ жизни, сторонясь женского и прочего общества. В Варшаве, а потом и в Петербурге он проживал с двумя своими сестрами, старыми девами. Наверное, они были его единственными преданными друзьями. Со временем Сагтынский приобретет в Петербурге каменный дом, который будут вести его сестры, окружившие единственного брата всеми возможными удобствами. Он отвечал им самой трогательной заботой. Когда умрет старшая из сестер, он останется с младшей, к тому времени ослепшей, и все свободное от службы время будет проводить с ней.

125

См.: там же. Оп. 77. 2-я экспедиция. 1839 г. Д. 599; Оп. 85. 2-я экспедиция. 1855 г. Д. 508.

Александр Иванович Герцен, встречавшийся с Сагтынским в 1840 году, описывает его следующим образом: «старик, худой, седой, с зловещим лицом», говоривший «каким-то зловещим голосом». Правда, в другом месте у Герцена Сагтынский уже заговорил «апатическим голосом, с притязаниями на тонкую учтивость» 126 . Кстати, тот же Герцен, не имевший никаких оснований любить жандармское ведомство и его служителей, признал, что Сагтынский предупреждал его быть осторожнее в разговорах. «Почем вы знаете, – наставлял он Герцена, – что в числе тех, которые с вами толкуют, нет всякий раз какого-нибудь мерзавца, который лучше не просит, как через минуту прийти сюда с доносом» 127 .

126

Герцен А. И. Былое и думы. М., 1983. Т. 2. С. 46, 49.

127

Там же. С. 47.

Есть и другие свидетельства, что Сагтынский презирал доносчиков, хотя, понятно, и не мог обходиться без их услуг. Любопытно, что в этом он был единодушен со своим начальством – Бенкендорфом и Дубельтом. Видимо, в напоминание об известных из Евангелия 30 сребрениках информаторы Третьего отделения получали, в зависимости от их социального положения и ранга, суммы, начинающиеся с цифры 3: три, тридцать, триста рублей или червонцев… 128 Этот порядок установил лично граф Бенкендорф.

128

Чукарев А. Г. Тайная полиция России 1825 – 1855 гг. М., 2005. С. 234.

На Фонтанке Сагтынский формально, вплоть до добровольного

выхода в отставку в 1856 году, числился чиновником для особых поручений. В его функции входил надзор за внутренним сыском и руководство заграничной агентурой Третьего отделения. Именно Сагтынский находился на постоянной связи с резидентами и агентами. Он первым читал их донесения и составлял инструкции, утверждавшиеся Бенкендорфом (а впоследствии сменившим его во главе Третьего отделения графом А. Ф. Орловым) или Дубельтом.

Как уже говорилось, первоначальную основу заграничной агентурной сети составили выходцы из Польши, которые, как и Сагтынский, навсегда связали свою судьбу с Россией, – Швейцер, Мейер, Миллер и некоторые другие. Все они до восстания 1830 – 1831 годов служили в варшавской канцелярии великого князя Константина Павловича. Затем, спасаясь от возможной расправы, бежали в Петербург, где их способностям нашли новое применение – в Третьем отделении. Уже в 1832 году «варшавяне» по большей части разъедутся по европейским странам с заданием собирать материал о польской эмиграции и бороться с ее «пагубным» влиянием. А Адам Сагтынский из Петербурга будет направлять их деятельность. В 30-е годы подавляющее большинство зарубежных агентов и информаторов Третьего отделения составляли иностранные подданные, по большей части журналисты – Кобервейн, Дюран, Декен, Гартман, Бакье (Баке, он же Сен-Леже), Берли, Ведеке, де Кардонн и другие, – получавшие соответствующее денежное вознаграждение. Агенты-иностранцы были весьма удобны, так как не привлекали к себе ненужного внимания полиции. Со временем, однако, выяснится, что многие из них интересовались главным образом получаемыми из Петербурга гонорарами, а информацию для Третьего отделения зачастую черпали из местных газет. С такими агентами сотрудничество прекращалось, как только становилось ясно, что они бесполезны или тем более – не искренни.

Русские агенты, работавшие тогда за границей, были еще редкостью – Н. А. Кашинцев, М. М. Попов и кое-кто еще. Поступавшая от них информация, как правило, вызывала больше доверия в Третьем отделении, нежели сообщения иностранцев, которых можно было подозревать в корыстных побуждениях. Следует отметить, что своеобразные разведывательные функции выполняли и русские дипломаты, служившие в зарубежных представительствах. Конечно, в подавляющем большинстве они не были агентами Третьего отделения, но собираемая ими информация нередко затрагивала круг интересов ведомства графа Бенкендорфа, и в этом случае сообщалась ему специальными отношениями из российского Министерства иностранных дел или непосредственно от посла в той или иной стране.

Сфера интересов заграничной агентурной сети Третьего отделения, конечно же, не ограничивалась польской эмиграцией и ее антирусскими планами. В середине 30-х годов из «польского» вектора в деятельности заграничной агентурной сети выделилось общеразведывательное направление, обеспечивавшее сбор информации о внутреннем положении в ведущих европейских странах, их экономике, военном потенциале и внешней политике под углом зрения интересов национальной безопасности России. Бенкендорф, Дубельт и Сагтынский проявляли пристальный интерес к общему «направлению умов» в Европе.

Наиболее внимательно зарубежные резидентуры Третьего отделения следили за проявлениями революционных тенденций в европейских странах, представляющих потенциальную угрозу для России. С этой же точки зрения агенты наблюдали за благонадежностью русских подданных, по разным причинам выезжавших за границу. Кстати, эта обязанность возлагалась также на посольства России за рубежом. В 40-е годы у охранного ведомства появится еще одна важная забота – следить за появившимися в Европе русскими политическими эмигрантами, выступавшими с критикой, а то и с обличениями существующих в России порядков.

Вплоть до осени 1837 года работу немногочисленных в ту пору агентов за пределами России координировал надворный советник (с 1843 года – статский советник) барон Карл Фердинандович Швейцер, заурядный литератор и журналист. Скромные литературные способности Швейцера в глазах руководителей Третьего отделения с лихвой компенсировались его редким талантом в добывании нужной информации. К тому же барон был сведущ по части конспирации. Он, как и Адам Сагтынский, пришел в Третье отделение в 1832 году, но в отличие от первого сразу же был откомандирован работать за границу.