Шпионский тайник
Шрифт:
Скэтлифф велел мне не дергаться, а оставаться на месте. Однако моим начальником снова был Файфшир, и я намеревался в десять часов утра сесть на самолет до Нью-Йорка. Если Скэтлиффу снова захочется наорать на меня, ему придется это сделать с расстояния в три с половиной тысячи миль.
Поставив будильник наручных часов на половину шестого, я вытянулся во весь рост на твердом, словно камень, ковровом покрытии кабинета. Я лежал, пытаясь уснуть и постоянно ощущая в носу холодное дыхание простуды. Доведется ли когда-нибудь снова спать в нормальной кровати?
Спустя какое-то
Девушка за стойкой авиакассы походила на плохо собранного робота. Судя по всему, она успешно прошла курс и в совершенстве овладела техникой унижения пассажиров, причем делала это с удивительной экономией слов. Более того, в первые несколько минут она вообще не проронила ни звука, хотя перед стойкой, кроме меня, никого не было. А когда наконец заговорила, каждая ее реплика заканчивалось одной и той же фразой.
– Мне нужен билет на десятичасовой рейс до Нью-Йорка, – сказал я.
– И что дальше? – Она даже не шелохнулась.
Выждав пару минут, я обратился к ней снова:
– Вы продаете билеты?
– А что, кроме меня, здесь кто-то есть? И что дальше?
Я не клюнул на ее удочку. У меня ныла шея, затекла рука, заложило нос, от мигрени раскалывалась голова, палец на ноге жутко болел от вросшего в мясо ногтя, а волосы вызывали такое ощущение, словно на них стошнило стервятника. Я валился с ног от усталости, между зубами будто застряли остатки съеденной на прошлое Рождество индейки, в животе урчало, как если бы внутри работала электродрель. В эти минуты мне хотелось одного: получить свой билет и опустить измученную задницу в кресло под номером 14В, которое я попросил. Как ни странно, мне его дали.
На «Боинге-707» это не самое лучшее кресло, но я решил, что в нем мне самое место. Посадка на самолет затянулась на лишние полчаса, и салон был почти полон. Надеясь в душе, что место 14А никому не достанется, я опустился в синее кресло и во избежание едкого замечания в свой адрес со стороны очередного плохо собранного робота застегнул ремень безопасности.
Ненавижу, когда спинки кресел находятся в вертикальном положении. Мне так неудобно. Проспав ночь на полу, я и без того уже скрючился в три погибели и постоянно падал вперед, как какая-то разболтанная марионетка. Правда, на мое счастье, меня удерживал на месте ремень безопасности.
Пока я висел в этом весьма странном и отнюдь не способствующем комфорту положении, мимо меня, крепко вцепившись в ручную кладь и тонкие, слово вафля, дипломаты «самсонайт», прошаркали привыкшие передвигаться по воздуху представители рода человеческого. Толстухи в очках-бабочках и кремовых полиэстеровых брючных парах, грозно поглядывавшие на номера кресел, бизнесмены в костюмах в тонкую полоску, на лицах которых читалось: «Обычно я летаю первым классом, но сегодня там все занято», студенты, бабушки и прочая публика. Затем еще несколько минут снимались и складывались пиджаки и пальто, хлопали крышки багажных полок, а пестрая
Мои мысли обратились к Сампи. Единственный плюс в возвращении в Нью-Йорк – это то, что она тоже там. Ее раздражение наверняка улеглось за неделю. Я провел большую часть полета, придумывая подходящее объяснение всему, что произошло.
Мы приземлились в половине первого по нью-йоркскому времени. Я взял такси и покатил прямиком в штаб-квартиру «Интерконтинентал», где поднялся к себе на этаж. Марта сидела за пишущей машинкой. Как только я вошел, она подняла глаза и улыбнулась.
– Как ваша простуда? Уже лучше? – спросила она.
– Не совсем, – ответил я. – Скажи лучше, Земля по-прежнему вертится?
– Если бы кто-то передвинул ваш стол к окну, я бы вам сказала. Все телефонные сообщения и вся корреспонденция на вашем столе.
– Хаггет у себя?
– Нет, он в отъезде уже несколько дней.
Мне сразу полегчало. Хаггет – президент компании и единственный, кто помимо меня выполняет приказы Файфшира. Я вошел в кабинет – куда более просторный, нежели закуток в Уайтхолле.
Я сел за стол, сдвинул в сторону утреннюю почту и попросил Марту сварить кофе. И лишь после этого взялся за стопку розовых бумажек с телефонными сообщениями.
От Сампи ничего не было, что сильно меня удивило. Я думал, что посланий от нее будет как минимум с полдюжины. Но нет, с полдюжины посланий было от Скэтлиффа, что как раз ничуть меня не удивило. Впрочем, ни одно из них не было помечено сегодняшним днем. Похоже, он пока еще не был в курсе моего местопребывания. В мое отсутствие трижды звонил страховой агент. Этот явно был не в курсе моей профессии. Представляю его лицо, если бы в анкете я указал род деятельности: «шпион». Вряд ли ему захотелось бы заключить меня в объятия.
Была еще масса настоящих дел, решением которых следовало заняться. В конце концов, я должен был исправно играть свою роль и хотя бы изредка делать что-то для компании. Увы, я был не в том настроении. Да и времени у меня тоже не было.
Я снял телефонную трубку и набрал номер Сампи. Гудки пошли, но никто не ответил. Мне стало не по себе, очень не по себе, хотя в это время дня дома ее обычно не бывает. Я позвонил Вернеру, ее боссу в «Парк Вернет», но он сказал, что не видел ее уже больше недели. Я снова набрал ее номер и несколько раз стукнул по столу кулаком. Увы, не помогло. Сампи и теперь не сняла трубку, а бумаг на моем столе от стука не убавилось.
За окном пошел мокрый снег с дождем. До Рождества оставалась неделя. Но доживу ли я до него, а если доживу, то где буду проводить? Когда-то, в незапамятные времена, я ждал Рождество с замиранием сердца. Как давно это было?
Марта принесла кофе.
– Мне нужен список работников британского посольства в Вашингтоне. Не подскажешь, где его можно раздобыть?
– Планируете вечеринку? – спросила она.
– Что-то вроде того.
– Надеюсь, меня пригласите?
Ее улыбка произвела примерно то же действие, что и дюжина доз валиума с гигантской дозой адреналина. Я приободрился: