Шпионский Токио
Шрифт:
Воскресенский собор стал центром всей русской православной духовной миссии, сконцентрировавшейся вокруг него. Рядом с собором и еще до его постройки были возведены два двухэтажных корпуса миссии, в которых в том числе находились домовая церковь и кабинет самого Николая Японского — с полукруглым выступом на втором этаже на южной стороне здания миссии. В соседнем строении разместилась женская семинария, в которой готовились к служению японские девочки-подростки, а чуть дальше, в северо-западном углу, была выстроена трехэтажная библиотека. Еще дальше, но уже к юго-западу, располагалось двухэтажное деревянное здание в традиционном японском стиле с деревянными и бумажными перегородками и покатыми склонами черепичной крыши — семинария мужская. Она была открыта задолго до постройки собора, еще в 1875 году, и предназначалась для подготовки священнослужителей-японцев. С историей попадания в нее русских учеников вы уже знакомы, а потому вернемся к храму. По меткому замечанию историка православия в Японии Э.Б. Саблиной, «с самого начала XX века на Воскресенский собор с каким-то роковым постоянством… стали обрушиваться несчастья». Русско-японская война, смерть архиепископа
Исидор Яковлевич Незнайко, единственный из известных мне семинаристов, доживший до глубокой старости, на склоне лет записал аудиописьмо, обращенное к детям и внукам. Две минуты речи ветерана японоведения, «секретного связного советской разведки», наполнены энергией и даже пафосом, но в одном месте голос Незнайко срывается на рыдания: «Тут тоже было для меня нелегко… И даже скажу — очень и очень тяжело! Оторванному от родины и от родителей… Но я… крепился и пережил все трудности». В устах людей, привыкших ходить по лезвию самурайского меча и под прицелом чекистского нагана, такие признания дорогого стоят…
Сейчас, чтобы подойти к госпиталю, нужно перейти дорогу, а тогда вся миссия была обнесена единым забором.
Результаты подобного деления в прошлом значительной храмовой территории — обычное дело для Японии, а особенно для больших ее городов. Уже знакомый нам храм Эйсёдзи, например, будучи колыбелью дзюдо, располагал значительно большей территорией, чем нынешнее более чем скромное святилище. Но, когда Василий Сергеевич Ощепков поднялся к своей альма-матер в 1925 году, он мог бы посмотреть на здание, где прошли важнейшие шесть лет его жизни, где сформировался его характер, его взгляды на мир и на себя. Мог бы — если бы не одно важное обстоятельство: семинария сгорела, и на ее месте уже стояло заново построенное здание госпиталя.
Преемник святителя Николая на его посту, принимавший в 1913 году выпускные экзамены у Ощепкова, митрополит Сергий (Тихомиров) позже вспоминал: «Утро 1 сентября 1923 года не предвещало ничего особенного. Время до обеда… В эти часы приходил ко мне по делу молодой катехизатор Яков Ямагути и, вероятно желая сказать мне приятное, сказал по-японски: “Давно не было землетрясения, прекрасно”, — на что я ему шутя ответил: “Наоборот, худо; если теперь и тряхнет, то уже сильно, и, кто знает, не тряхнет ли и сегодня”. А нужно заметить, что в Токио небольшие толчки и неразрушительные землетрясения бывают часто. В 1923 же году их не было с ранней весны. И это обстоятельство многих беспокоило… 11 часов 58 минут 44 секунды… Я стою у стула в столовой и читаю газету. Затрясло… Продолжаю читать газету. Однако начало качать так, как я не испытывал ни разу с 1908 года. Стоять на ногах было трудно…»
Далее архиепископ Сергий описывает, как он спустился во двор миссии, где все было скрыто облаком пыли. Когда пыльное облако рассеялось, то его взору предстала картина разрушений: «С крыш всех миссийских домов спала вниз черепица, вместе с сухой глиной, на которую сорок семь лет назад она была наложена… Трубы или сломаны и лежат уже внизу на земле, или сломаны, но еще стоят на крышах, на своих местах… Начался второй удар. Земля колебалась, как волны в море. Дома тряслись как легкие ящики. Сломанные трубы на крышах прыгали на своих местах, но не валились вниз, напоминая движения “ваньки-встаньки”. Черепица продолжала лететь вниз. Чугунный забор миссии раскачивало в стороны на аршин. Шум бьющихся друг о друга телефонных, телеграфных и электрических проводов. Бледные лица собравшихся. Слезы на глазах. Жуткая картина». После первого толчка северная стена главного здании миссии отделилась от стен восточной и западной и задержалась от падения только стропилами. Ее пришлось разобрать позже вручную, чтобы она никого не придавила. Сегодня на ее месте выстроена новая, но со значительно сокращенным (на три окна) северным выступом. Сорокаметровая колокольня собора переломилась и упала вниз на купол — на ее месте поднята новая, несколько измененной формы, с закругленным куполом и пониже. Крест с купола упал. Но самое страшное было еще впереди: в деревянно-бумажном Токио во время землетрясения почти везде готовили обед на открытом огне. Начался грандиозный пожар, унесший жизни сотен тысяч человек. Сгорел Николай-до, сгорели все миссийские здания, семинарии и библиотека. Митрополит Сергий вспоминал: «Я вошел в него (собор. — А.К.) северными дверями; западные двери и паперть были завалены развалинами колокольни. Уже ни дыму, ни чада. Вот догорает над южной дверью рама иконы. Во всем соборе не осталось ни вершка несгоревшего дерева. А было его много: восьмивершковые балки, везде вершковые полы, дощатые обшивки сводов потолка и купола,
Восстанавливать Никорай-до и здания миссии начали 1 сентября 1927 года, собрав с миру по нитке необходимые средства для этого. Значит, в 1925 году, поднявшись на Суругадай, Василий Ощепков увидел только пепелище и развалины миссии, стены погибшего в огне собора. Горькая картина. Фотографии тех лет передают это кошмарное зрелище, хотя, конечно, не могут передать ощущение ужаса и опустошения, которое должно было посетить душу человека, связанного с этим местом так глубоко и так сильно, как Василий Ощепков. Он наверняка встретил там своих знакомых. О чем они говорили? Это навсегда останется неизвестно для нас. Сегодня мы можем только попытаться себе это представить, глядя на стены собора, на заново выстроенную северную стену миссии, на полукруглый эркер южной ее стены, над которым когда-то был кабинет архиепископа Николая — второй этаж при восстановлении здания поднять не смогли. Представить все это очень нелегко, ибо сегодня собор не только не выглядит самым высоким зданием Токио, но даже и найти его из-за окружающих его высоток непросто. Здание так зажато, что выглядит совсем невыигрышно на фоне небоскребов. Один из немногих интересных ракурсов для фотографирования Никорай-до — восточный склон холма, где собор отражается на солнце в зеркальной стене огромного современного здания. Если подойти к зданию чуть ближе, то окажется, что в каких-то ста метрах от собора сохранилось удивительное сооружение — традиционный японский дом в стиле «минка», построенный то ли в начале эпохи Тайсё, то ли в конце эпохи Мэйдзи. Во втором случае это означает, что дом, в котором когда-то размещался магазин компании «Исэтан» — одной из самых дорогих и престижных сегодня торговых фирм, мог видеть сам святитель Николай Японский. Возможно, и сам юный Вася Ощепков пробегал мимо него не раз и не два по дороге к станции Мансэйбаси. Дом чудом не пострадал во время землетрясения 1923 года. Когда все вокруг рушилось и горело, мимо этого дома бежал глава миссии митрополит Сергий за помощью в посольство Российской империи. Кстати, а где оно тогда находилось и связано ли как-то с историей нашего героя?
Посольство России
Посольство Российской империи, а затем и полномочное представительство (полпредство) Союза ССР в Токио не могло остаться вне сферы интересов Василия Ощепкова и его коллег и друзей, но сначала стоит сказать несколько слов о самом здании посольства и месте, где оно было возведено изначально.
Соглашение о начале строительства официального дипломатического представительства Российской империи еще не в Токио, а в Эдо, как тогда назывался этот город, было подписано в 1858 году. Прошло еще 14 лет, прежде чем императором Мэйдзи, после встречи с великим князем Алексеем Александровичем, было утверждено разрешение о строительстве (уже в Токио) русских православной и дипломатической миссий. Об истории первой, под которую на холме Суругадай была выкуплена земля у частного владельца, я уже рассказал. История второй была не менее драматична.
5 сентября 1873 года российский посланник в Японии Е.К. Бюцов обратился к местным властям с просьбой о содействии в приобретении участка земли «для моего правительства под постройку домов для дипломатического представительства России и служащих при нем чиновников». Земля для размещения российского Генерального консульства (посольства еще не было) была выделена в квартале неподалеку от императорского дворца — дальше, чем располагалось посольство Британии (Хандзомон), но несколько ближе, чем находилось посольство американское, хотя с последним мы оказались в одном районе — Тораномон. Строительство началось в 1876 году при новом представителе России в Японии — К.В. Струве.
Сохранилось несколько эскизных проектов здания русской дипломатической миссии, над которыми работали архитекторы И.П. Ропетт и Ф.С. Харламов. Проекты эти были выполнены в «русском стиле» — с теремными башенками. Известный в ту пору художественный критик В.В. Стасов так отзывался о этой картине: «Каменное здание Ропетта — дом нашего посольства в Японии — мало назвать домом; это настоящий дворец, и ничто не могло быть более кстати для достойного представления нас в архитектурном отношении на Дальнем Востоке, как эта, талантливо созданная, московская красивая башенка с орлом вверху; это здание, стройно протягивающееся со своими аркадными двойными окнами… эта чудесная гармония масс и частот, это благородное, спокойное общее, вместе и как будто азиатское, и русское». Самое же удивительное в этом проекте было то, что он так и не был осуществлен…
Здание посольства было построено англо-австралийским архитектором Дж. Смэдли, принимавшим активное участие в застройке всего центра Токио и пользовавшимся поддержкой японского правительства. Он-то и возвел в квартале Ура-Касумигасэки двухэтажный светлый дворец с двумя боковыми эркерами и верхним полукруглым фризом, где красовался имперский двуглавый орел. По верхнему карнизу здания протянулась белая балюстрада, а фасад украшали белые сдвоенные колонны. Входные ворота были оформлены по моде тех лет изящной чугунной решеткой и уличными фонарями на воротных столбах, но при этом сохраняли общий для всего Токио стиль ворот японских усадеб — такая токийская эклектика хорошо заметна на сохранившихся фотографиях.