Шпионы и все остальные
Шрифт:
Пыльченко не удержался, тоже съязвил:
— А что тут такого? Сидишь, делать нечего… Надул матрац, подушечку разложил, глядишь — время быстрей и пройдет. Особенно если выйдет карликовая красотка в одной набедренной повязке…
Он был против того, чтобы брать Ржавого: тот всегда находился во втором составе и профессионализмом не отличался. Но Зарембо настоял. Или втроем, говорит, или один отправляйся. Третий — это страховка на всякий поганый случай. Отучился, видно, Зарембо рисковать в частной охране. Но чем Ржавый им поможет? Связи с поверхностью нет, к тому же ни МЧС, ни «скорая
Ну, а Ржавый — действительно всегда использовался на вторых ролях. Ходил в связке с более опытными, инициативы не проявлял, маршруты прокладывать не рвался. «Минуса» толком не знает, в серьезных переделках не бывал, да и в обычных спусках толку от него было мало: выполнял команды на второстепенные задания — и только. Но других людей просто нет. Спецотряд «Тоннель» давно расформирован, бойцы разбрелись кто куда. Полосатый погиб, Рудин после той катастрофы замкнулся, говорить с ним не захотел, с Лешим они разосрались…
Леший! Вот от кого была бы польза! Лучше его «минуса» никто не знает. Он бы и привел, и вывел. Но он слишком правильный, идейный… Еще тогда, в 2011-м, в Хранилище, когда они хотели поделить все по-честному, он один против четверых выступил: «Не позволю разграбить, мародеры…» За ствол схватился, завалить всех грозился. И завалил бы — командир слов на ветер не бросает! Только они, все четверо, заднюю включили. Правда, по слитку в конце концов он взять разрешил…
Тогда Пыльченко казалось — на всю жизнь хватит, а вышло, что хватило только на «двушку» не в самом элитном доме и, конечно, без вида на храм или Кремль. А аппетит, как известно, растет во время еды. Вот и пошли снова. С Ржавым. Его одного и удалось найти, этого селезня… В риелторской конторе на Ленинском что-то гоношил — вроде учет какой-то вел. А может, ездил квартиры смотреть, мозги пудрил продавцам и покупателям… Неважно. Точно такой же, как и был: опрятный, вежливый, морда клином. Прямо скажем: не обрадовался Ржавый, увидев старых сослуживцев.
— В «минус»? В «минус двести»?! Это еще зачем? Нет, ребята, я сейчас по другой теме…
Но когда про золото сказали, глазки сразу загорелись.
— Никаких проблем, парни, надо так надо!
Про те пять слитков, которые они взяли два года назад, Ржавый не знает. И хорошо. Решили пока не говорить. Со временем, возможно, пронюхает, но пока лучше молчать.
— Вот этот разлом, — сказал Палец, показывая на грубо заделанную дыру в бетонном тоннеле. — Через него Леший свалился сюда, когда за Амиром шел. Наверху трассу прорвало, и он сюда вместе с горячей водой ахнулся.
Зарембо посмотрел наверх.
— Как он только башку себе не разбил.
— Может, и долбанулся чутка, кто знает, — сказал Палец. — Как отряд распустили, про него ничего не слышно.
— Да, видел я его как-то, — вспомнил Зарембо. — Он в один дом на Ленинградке заходил, у нас там охраняемый объект. Весь деловой, морда каменная — как всегда, короче…
— А
Палец посветил налобником в глаза Зарембо: мол, не болтай! Но тот только прищурился.
— Успокойся, Ржавый. Леший ни о чем не знает, — сказал Палец. — И знать не должен!
— Во-во! — гаркнул Зарембо. — Мы без него оприходуем оставшееся золотишко!
— Что значит «оставшееся»? — не понял Середов. — Кто-то уже приходил за ним?
Палец незаметно врезал ботинком по ноге Зарембо.
— Нет. То есть мы надеемся, что оно на месте. Мы ведь не можем знать точно, времени много прошло.
— А-а, — сказал Середов.
На этот раз Зарембо, к счастью, промолчал. Дошло, наконец.
…Чуть дальше направо уходила узкая штольня. Палец сверился по своей карте, которую рисовал когда-то по памяти. Штольни на карте не было. Может, просто забыл пометить. А может, ее пробили уже после них и выставили там самострел с датчиком движения.
— Стойте!
Замерли на месте.
— Чего? — встревоженный шепот Середова.
— Стой и молчи, — прогудел в ответ Зарембо.
Палец подобрал с пола хороший кусок бетона, дошел по стеночке до входа в штольню, швырнул туда камень. Он со стуком упал где-то в темноте. Больше ничего. Ну, и что это значит? Что там нет самострела? Или что его датчик на маленький предмет не реагирует? Палец рискнул, посветил внутрь. Штольня заканчивалась тупиком метрах в пяти от входа. Может, это… как она называется? Замуровка. Но кто, кроме Лешего, в таких тонкостях разберется?
— Пошли, — сказал Зарембо командирским тоном. Уверенно сказал, как будто ему все ясно и понятно.
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, едет поезд запоздалый…
Они здесь не были два года. Это большой срок — там, наверху, на земле. Москва чуть не каждый день меняется. Что-то реставрируют, что-то сносят, новые кварталы строят. А здесь все по-прежнему. Даже странно. А может, это только кажется.
Свет фонарей скользил вдоль рельсов, шарил по сырому бетону, по кучам мусора, наваленным у стен. Палец присел, провел рукой по поверхности рельса.
— Ржавчина, — сказал он. — Вагонетками здесь никто не пользовался. Если бы ФСБ затеяло операцию по подъему металла, узкоколейку бы наверняка расконсервировали.
— Значит, золото на месте? — сказал Середов.
— Надеюсь.
Зарембо что-то заметил в круге света среди мусора, наклонился, поднял сигаретную пачку.
— Ого, моя «Ява»! — Он вытряс из нее четыре сигареты, понюхал. — Странно… Чего я ее выбросил, если не закончилась? Может, потерял? И табачок еще не выветрился, однако…
— А с чего решил, что твоя? — спросил Палец.
— Так никто из наших, кроме меня, ее не потреблял! У Лешего американские сигареты, у Полосатого без фильтра, типа «Примы», он другие не признавал.
— Еще этот, как его… Колян. Ринго, — помнишь? Он тоже «Яву» курил.
— Так его здесь отродясь не было! Он-то у нас и прослужил меньше года, и вообще на третий уровень не спускался…
— Так вы что, еще и курили здесь? — Середов только головой покрутил. — Ну, ты даешь! Прямо Терминаторы! Небось, еще и окурки на языке тушили?