Шрам
Шрифт:
— Ебись оно конем, я с тобой согласен, парень, — сказал человек. Он помедлил, потом протянул руку сквозь решетку. — Меня зовут Флорин Сак.
Юнга колебался. Он не боялся, просто взвешивал все «за» и «против». И наконец пожал Флорину руку.
— Спасибо за историю. Меня зовут Шекель. Они продолжили разговор.
ГЛАВА 3
Беллис проснулась, когда корабль снова тронулся. Залив все еще был погружен в темноту. «Терпсихория» содрогалась и сотрясалась, как закоченевшее животное,
В это утро ей не разрешили пройти на основную палубу.
— Извините, мадам, — сказал матрос. Он был молод и отчаянно смущался, стоя на ее пути. — Приказ капитана: пассажиров на главную палубу до десяти не пускать.
— Почему?
Он вздрогнул, словно женщина ударила его.
— Заключенные на прогулке, — сказал он; глаза Беллис немного расширились. — Капитан дает им возможность немного подышать воздухом. А после них нужно будет отдраить палубу — они ужасно грязные. Почему бы вам пока не позавтракать, мадам? Мы тут вмиг закончим.
Беллис отошла в сторону, остановилась и задумалась. Ей это совпадение ой как не понравилось — сразу же после ее разговора с Иоганнесом.
Она хотела увидеть мужчин и женщин, перевозимых в трюме, и не знала, что ею движет — любопытство или какое—то более благородное чувство.
Вместо того чтобы отправиться в столовую на корме, она спустилась в мрачные боковые коридоры с узенькими дверями. Сквозь стены прорывались низкие звуки — человеческие голоса звучали как собачий лай. Беллис открыла последнюю дверь, за которой находился стенной шкаф с полками, оглянулась — кроме нее, здесь никого не было. Она докурила и вошла внутрь.
Отодвинув в сторону опорожненные бутылки, Беллис увидела, что древнее окошко заблокировано полками. Она очистила их от мусора и потерла стекло — без особого результата.
Она уставилась на кого—то, проходившего мимо — не дальше чем в трех футах от нее. Затем нагнулась и прищурилась, желая получше разглядеть, что происходит на палубе. Перед ней была огромная бизань—мачта, за которой угадывались очертания грот— и фок—мачт. Внизу была главная палуба.
Матросы двигались, забирались на мачты, чистили палубы, ставили паруса — занимались своей работой.
Была здесь и масса других людей — они сбились в группки и если двигались, то медленно. Рот у Беллис скривился. Здесь были в основном люди и в основном мужчины, но все разные. Они видела мужчину с гибкой трехфутовой шеей, женщину с клубком подрагивающих рук, кого—то с гусеницами вместо нижней половины тела, и другого — у него из костей торчали провода. Единственное, что у них было общего, — это грязная одежда.
Беллис никогда еще не доводилось видеть столько переделанных одновременно, столько людей, подвергшихся изменениям на пенитенциарных фабриках. Некоторые, по замыслу их создателей, должны были работать в промышленности, другие, казалось, воплощали чьи—то абсурдные фантазии, и ничего больше. У них были изуродованы рты, глаза — что угодно.
Несколько
Она услышала крики тюремщиков. Между переделанных, размахивая бичами, вышагивали люди и какты. По двое, по трое, по десятеро заключенные поплелись, описывая неровные круги по палубе.
Некоторые лежали без движения, за что подвергались наказанию.
Беллис отвернулась.
Вот, значит, какие у нее невидимые попутчики. Возможность подышать свежим воздухом, кажется, не очень—то их воодушевляет, спокойно подумала она. Похоже, эта прогулка не очень их радовала.
Флорин Сак двигался ровно столько, сколько было нужно, чтобы не получать ударов бича. Он ритмично шевелил глазами. Три широких шага — глаза опущены, чтобы не привлекать внимания, потом один шаг — глаза подняты, чтобы видеть небо и воду.
Корабль слабо подрагивал — внизу работал паровой двигатель, паруса были подняты. Мимо них проплыли скалы острова Танцующей птицы. Флорин неторопливо двигался к левому борту.
Вокруг него были люди, делившие с ним трюм. Заключенные—женщины, сбившись в группку размером поменьше, стояли чуть в стороне. У всех них, как и у самого Флорина, лица были грязными, а их выражение — безразличным. Он не приближался к ним. ….
Вдруг Флорин услышал свисток — его резкий двухтоновый звук отличался от криков чаек. Он поднял глаза и увидел Шекеля: тот смотрел на него, драя какой—то массивный металлический выступ. Их взгляды встретились, на лице мальчишки мелькнула улыбка, и он подмигнул Флорину. Флорин улыбнулся в ответ, но тот уже смотрел в другую сторону.
Офицер и матрос — их можно было различить по эполетам — совещались на носу корабля, стоя у какого—то медного механизма. Флорин прищурился, пытаясь разглядеть, что они делают, и тут же ощутил удар по спине — не сильный, но ясно давший понять, что следующий будет больнее. Охранник—какт крикнул, чтобы Флорин пошевеливался, и он побрел дальше. Чужеродная ткань, привитая к груди, досаждала ему. Щупальца вызывали зуд и раздражение кожи, словно солнечные ожоги. Он поплевал на них и втер в кожу слюну, словно мазь.
Ровно в десять Беллис выпила чай и вышла из столовой. Палуба была отдраена. Ничто не говорило об ушедших заключенных.
— Странно, — сказала Беллис немного спустя, когда они с Иоганнесом вместе смотрели на воду, — в Нова—Эспериуме нам, возможно, придется командовать мужчинами и женщинами, которые находятся с нами на этом самом корабле, но мы их никогда не узнаем.
— С вами такого никогда не случится, — сказал он. — Зачем лингвисту меченые помощники?
— А натуралисту?