Шрам
Шрифт:
«Что же мы творим?» – словно очнулся я. – «Что мы устроили?». И я тут же бросился к другу, но тот лишь с силой оттолкнул меня. Затем попытался снова ударить, но промахнулся.
– Хватит, Джим! – попытался я воззвать к его благоразумию. – Прекрати это!
– Иди к черту, – почти шепотом ответил он, поднимаясь.
Левой рукой он зажимал ухо, из которого сочилась темная кровь, правая была сжата в кулаке.
– Пожалуйста, хватит!
Неожиданно нахлынувшая волна боли заставила меня прижать руки к животу и, сделав шаг в сторону, присесть на край стола. Удар механического протеза Джима, похоже, еще долго будет напоминать о себе. Мы оба были измотаны
– Лучше уходи, Клайд. Иначе я действительно возьму пистолет и застрелю тебя.
– Я лишь хочу помочь тебе, Джим.
– Иди ты к черту со своей помощью!
Он развернулся и двинулся в сторону арсенала, по дороге опираясь на стены и мебель, оставляя на них кровавые отпечатки.
– Я просто хочу, чтобы все было, как раньше. Чтобы ты вернулся.
– Как раньше, – он издал несколько хриплых смешков и приложил окровавленную руку к замку-считывателю. Дверь перед ним открылась.
Скрывшись в арсенале от моего взгляда, Джим загремел чем-то. Я явственно услышал звук заряжаемого оружия, но никак не отреагировал на это. Лишь молча сидел, вытирая кровь с подбородка, сочащуюся из разбитой губы, стараясь дышать коротко и часто, так как любой глубокий вдох усиливал боль. Со стороны могло показаться, словно я вообще перестал обращать на Джима внимание, а просто сидел и ждал, когда боль в животе начнет хоть немного ослабевать. Однако, все было как раз наоборот. Боль была лишь назойливой помехой мыслям, которые я безуспешно пытался собрать в кучу и выстроить в нужные слова, чтобы наконец достучаться до друга.
Когда Джим вновь появился в дверном проеме, левой рукой он продолжал зажимать рану, кровь из нее и из разбитого носа залила всю его майку и продолжала хлестать. В правой руке он зажимал пистолет.
– Мы, ведь, уже проходили это, помнишь? – сообщил я с удивительным даже для самого себя безразличием. – Ты не станешь стрелять.
– Уверен? – он вновь наставил на меня оружие.
Конечно, я не был уверен в этом. Более того, я мог поспорить, что несколько минут назад он действительно собирался задушить меня. Но сейчас состояние аффекта спало, и это давало мне какой-то шанс.
– Делай, что хочешь.
– Почему? – его рука дрожала. – Почему ты не уходишь, Клайд? Ты что, не дорожишь своей гребаной жизнью?
– Я дорожу тобой, Джим.
– Если это так… если действительно так, то уходи.
– И что дальше? Останешься здесь? Будешь продолжать пить, пока однажды не захлебнешься собственной блевотиной?
– Да хоть бы и так. Все лучше…
– Чем что?! – выкрикнул я, не выдержав его непроходимой тупости, и тут же поплатился за это болью, прокатившейся по всем внутренним органам.
– Чем… все это… – он обвел взглядом комнату.
– Я все еще жив, Джим. Их нет, но я жив. Ты, хоть, когда-то помнил об этом? Или я для тебя умер вместе с остальными, там, за стеной?!
– Я не знаю, Клайд, – он прислонился плечом к стене, но продолжал направлять пистолет в мою сторону. – Чего ты от меня хочешь?
– Чтобы ты проснулся, наконец, и увидел, во что превратил свою жизнь.
–
Вместо ответа я сплюнул кровь, набравшуюся во рту. Затем осмотрел свои ладони, изрезанные осколками стекла. Один из них все еще блестел в ране на правой руке. Но я не чувствовал боли ни от этих порезов, ни от разбитой губы. Кажется, вся боль сконцентрировалась в районе живота, спрессовавшись в единый пульсирующий пучок.
– Время скорбеть по умершим прошло, – изрек я, наконец, четко сформировавшуюся в голове мысль. – Всё дальнейшее, что ты станешь делать со своей жизнью, уже не будет иметь к скорби никакого отношения, и ею не оправдается.
– Ты так легко об этом говоришь. Но кем был ты, когда мы встретились? Ты помнишь? Лишь пустой оболочкой, с комком боли в груди, на все готовый лишь бы она утихла. Что, забыл, каково тебе было тогда?
– Я помню. И помню, как встретил тебя. Ты и твой брат, и все вы, Грешники, вытащили меня из того омута. Но я готов был принять помощь, готов был изменить свою жизнь. А ты готов?
Джим опустил пистолет и съехал по стене на пол, так, словно, силы окончательно покинули его тело. Казалось, что тяжелый груз придавил Джима к полу. Непосильный для человека груз. Для одного человека. Но для нескольких это могла быть весьма приемлемая ноша. И все же, я не бросился к нему на помощь. Ведь, вопреки всему, Джим все еще хотел нести ее один. А я не собирался навязывать дружбу.
– Я возвращаюсь домой, Джим, – сказал я, распрямляясь в попытке побороть этот сгусток боли внутри. – Ты пойдешь со мной?
– Мой дом здесь, – произнес он, глядя в пол, на который одна за другой падали капли крови с его лица.
Моя попытка оказалось не очень удачной, и резкая боль заставила снова согнуться, но она была достаточно терпимой, чтобы я мог идти. Что и собирался сделать незамедлительно – уйти отсюда.
– Как скажешь. Ты знаешь, где меня искать.
После этих слов я развернулся и, ссутулившись, как старик, двинулся прочь, оставляя его одного. Насчет разбитого носа и порезов я не волновался, ведь, даже без Хирурга в аптечке запасов медикаментов хватит на год вперед, а оказывать себе первую помощь по настоянию Пастыря умели все Грешники. Что касается моральной стороны вопроса, то мне просто больше не в чем было его убеждать. Я сказал все, что хотел, я дал ему понять, что никогда не забуду нашей дружбы и готов возобновить ее. Теперь ему решать, что делать дальше. Но точно я был уверен в одном – сегодняшняя наша встреча заставит его трезво взглянуть на вещи. Я разглядел это в его глазах. Осознание действительности и двух дорог, стелящихся перед ним. Найти в себе силы подняться или окончательно пасть – вот и весь выбор. Но этот выбор он должен был сделать сам, и ни я, ни Хирург не могли ему в этом помочь.
Покидая логово Грешников, я лишь мысленно пожелал ему удачи.
«Я верю в тебя, Джим. И всегда буду верить».
Часть IV: Когти. Глава 23
У Лилит было много вопросов в тот день. Обрабатывая пропитанной антисептиком ваткой ссадину на моей слегка распухшей губе, она не унималась:
– Вы что, подрались прямо на улице?
Я не сказал ей, с кем сцепился. Мне не хотелось никому об этом говорить, даже своей Бони. И глядя в ее испуганные и удивленные глаза, я ответил на все ее вопросы примерно так: «случайно встретился с одним старым знакомым», «прошлые обиды, нечего тут рассказывать», «просто, кое-что не поделили, ничего серьезного, правда».