Штаб армейский, штаб фронтовой
Шрифт:
После этого Жуков попросил передать трубку генералу Федоренко и приказал ему периодически докладывать о ходе выполнения отданных распоряжений.
Гвардии полковник Г. А. Любимов, гвардии подполковник М. Д. Зайчиков и я тут же сели в машины и тронулись в путь. Я. Н. Федоренко и А. А. Мартьянов начали дублировать приказ Г. К. Жукова по радио.
Я ехал в танковый корпус, а мои коллеги - в стрелковые дивизии. Танкисты продвинулись уже на изрядное расстояние и в этот момент находились в довольно глубокой лощине, вновь развертываясь здесь в смешавшийся было боевой порядок. Я быстро нашел командирскую
Я, как младший по званию, представился генералу и сказал о цели своего приезда.
– Кравченко,- коротко отрекомендовался он, и не без раздражения продолжал: - Что за оказия! То вперед, то назад, то снова вперед. Теряем драгоценное время.- Его карие, глубоко посаженные глаза при этом недобро сверкнули.
– Товарищ генерал,- ответил я,- сейчас нет времени объяснять, как сложилась такая нелепая ситуация. Вы за это ответственности не несете, а вот за выполнение последнего приказа мы с вами оба отвечаем своими головами перед заместителем Верховного.
– Я дал уже необходимые указания,- несколько другим тоном отвечал Андрей Григорьевич.- Сейчас заканчивается перестроение в боевой порядок и танки двинутся вперед. Но вы лучше прислушайтесь и посмотрите на небо.
Действительно, с юга доносился рокот авиамоторов. Шло не менее сотни самолетов. Их гул все нарастал, и вот пузатые бомбардировщики люфтваффе почти над нами. Они перестроились и пошли вдоль лощины. Вскоре густой россыпью стали падать бомбы. В грохоте начавшейся бомбежки я пытался еще что-то говорить, но Кравченко махнул рукой, показывая под днище танка. Я понял, что в этой обстановке лучшего укрытия не найти, и мы залегли под командирской машиной рядом с членами ее экипажа. Бомбы рвались рядом. Как при смерче, сухая земля забивала нос, глаза, уши, скрипела на зубах.
Но вот одна волна "юнкерсов" отбомбилась. Мы воспользовались паузой и выбрались из своего укрытия. Прежде всего, конечно, взглянули на небо и стали свидетелями боя группы наших "яков" с полутора десятками вражеских самолетов. Три немецкие машины, оставляя дымные шлейфы, врезались в землю. Один из наших летчиков, сразив "мессершмитта", атаковал "юнкерса". Он предельно сблизился с ним, но выстрела его пушки не последовало - видно, кончились боеприпасы. Тогда наш летчик направил свою машину прямо на фашистский бомбардировщик. При столкновении оба самолета взорвались в воздухе. Ценой своей жизни советский пилот расквитался со стервятником. Вся эта картина в своем необычайном динамизме заняла какие-то доли минуты, но в памяти осталась навсегда. Потом я узнал имя героя, это был капитан И. Ф. Стародуб.
Тут подошла следующая волна "юнкерсов", но она была уже не столь плотной и бомбы падали реже. Еще во время предыдущей паузы экипажи всех исправных танков заняли свои места в машинах и стали маневрировать, чтобы ускользнуть от бомб, но возможность движения вперед все еще была
Кравченко быстро и четко отдал все необходимые распоряжения. Мы дождались, пока танки развернулись и двинулись назад. Я пригласил Андрея Григорьевича в свою автомашину. Пережив бок о бок бомбежку в открытой лощине, мы уже чувствовали себя близкими людьми. После такой смертельной встряски обычно тянет на откровенность, и мы рассказали друг другу немного о себе. Кравченко произносил слова чуть хрипловатым голосом, но с неожиданным для его плотной комплекции мягким, напевным полтавским выговором. Расставаясь, он заключил:
– Я штабную работу знаю, но считаю, что на командной должности удовлетворения от своего труда получаешь несравненно больше.
Когда я вернулся на КП, то узнал, что, прикрываясь авиацией, враг предпринял мощную контратаку при поддержке 50 танков и вновь овладел высотой 154,2. В блиндаже собралось все начальство: Г. К. Жуков, Я. Н. Федоренко, В. И. Гордов, К. С. Москаленко. Замкомандующего фронтом был вне себя от гнева. Он рвал и метал, причем основным виновником срыва операции выставлял меня.
– Снять с должности, немедленно отдать под суд военного трибунала за самоуправство, граничащее с изменой Родине!
– восклицал он. Из его крика можно было понять, что якобы я сам, по собственной инициативе, остановил танковый корпус А. Г. Кравченко.
Г. К. Жуков тоже был изрядно взведен. Он бросал весьма красноречивые взгляды то на меня, то на Гордова, то на Федоренко. В это время к нему подошел Леонид Федорович Минюк и что-то сказал шепотом. Жуков поднялся и вместе с Минюком вышел из блиндажа.
Минут через десять Жуков вернулся и, посмотрев прямо в глаза бушевавшего замкомфронтом, сказал:
– Гордов, прекратите истерику и спокойно разберитесь в случившемся.
Слова эти были произнесены с таким холодом отчужденности, что мне стало ясно, что генерал Минюк напомнил Георгию Константиновичу, как в действительности было дело.
С этого момента Жуков говорил с Гордовым лишь строго официально. И, я думаю, что тогда-то и было предрешено последовавшее вскоре отстранение от должности Гордова, которого в конце сентября сменил К. К. Рокоссовский. О моей же "вине" больше никто не обмолвился и полусловом.
С того памятного дня 18 сентября мы довольно близко сошлись с Л. Ф. Минюком. Род его корнями был неразрывно связан с кубанским казачеством, хотя сам Леонид Федорович и происходил из рабочей семьи. Родился он в станице Кайноболотская в 1900 году. Окончил сельскую школу, принимал участие в гражданской и советско-финляндской войнах. В партию вступил по ленинскому призыву в 1925 году, через 8 лет окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В Великой Отечественной его участие началось на посту адъютанта главкома Юго-Западного направления. С августа 1942 года и до конца войны работал с Г. К. Жуковым. Умер Леонид Федорович в 1977 году, до конца его жизни мы поддерживали с ним дружеские взаимоотношения.