Штаб армейский, штаб фронтовой
Шрифт:
Сказались полная некомпетентность Сталина в конкретной оборонной проблематике, отсутствие во главе Вооруженных Сил военного деятеля соответствующего масштаба и авторитета. При всем уважении к С. К. Тимошенко следует сказать, что он, обладая превосходными волевыми качествами, безупречной личной храбростью и здравым практическим умом, не был подготовлен в теоретическом и даже профессиональном плане для исполнения высокой должности Наркома обороны, и Сталин это знал. Начальником Генерального штаба незадолго до войны был назначен Г. К. Жуков. Этот прирожденный полководец все же не был штабным деятелем того уровня, к какому относились М. Н. Тухачевский, А. И. Егоров и И. П. Уборевич. В итоге мы, вместо того чтобы умелыми дезинформационными действиями
Теперь о всеми признаваемом просчете Сталина относительно момента начала войны. Его объясняют тем, что Сталин, зная о нашей неполной готовности к войне, всеми средствами пытался оттянуть ее начало. Вообще говоря, имея дело с опасным врагом, следует, наверное, показывать ему прежде всего свою готовность к отпору. Если бы мы продемонстрировали Гитлеру нашу подлинную мощь, он, возможно, воздержался бы от войны с СССР в тот момент. Ведь теперь-то широко известно, что он плохо представлял себе наши возможности - даже выдвижение новых, достаточно укомплектованных армий на рубеж Днепра было для Гитлера и его окружения неожиданностью.
Приводится и такой довод, что на Западе перед войной распространялись данные о том, что вермахт сначала будет стремиться покончить с Англией или начнет поход на Ближний Восток, поскольку Германии нужна нефть. Но ведь если бы у нас во главе органов военной разведки стояли компетентные и принципиальные люди, которых и сам Сталин считал бы таковыми, то они могли бы показать ему, насколько неосновательна эта дезинформация и насколько очевиден факт надвигающейся агрессии. Сталин сам стал жертвой ложной убежденности в своей непогрешимости Принимая желаемое за действительное, он невольно сыграл на руку неприятелю.
В результате всего этого лишь в конце 1941 года советским войскам в тяжелой и изнурительной борьбе, потребовавшей огромных жертв, удалось остановить противника на всем стратегическом фронте.
Глава четвертая. Могилев в огненном кольце
...Расстались мы с читателями на пути в Могилев. До него я добрался, если мне не изменяет память, без особых приключений. Штаб разыскал там же, откуда уехал 16 июня в Новогрудок. Однако А. В. Петрушевский считал, что управление войсками отсюда будет затруднено из за частых бомбежек, поэтому было решено перебраться в лес близ села Новый Любуж (12 километров севернее Могилева), где ранее находился один из запасных КП фронта и имелась связь со Смоленском.
Как только первые машины прибыли в Новый Любуж, мы занялись составлением боевого приказа. В это время раздался звонок прямого телефона, соединявшего нас со штабом фронта. Генерал Семенов сообщил печальную весть. Едва выехав из Смоленска, машина с генералом Филатовым подверглась обстрелу немецкого штурмовика. Наш командарм был тяжело ранен, его срочно эвакуировали самолетом в Москву, но, по заключению фронтового хирурга, надежды на спасение Петра Михайловича оставалось очень мало. Признаюсь, это сообщение вывело меня из равновесия. Последние несколько дней мы были с командармом неразлучны. Я хорошо узнал этого сурового на вид, но в сущности совсем не жесткого человека. Особенно мне нравилась в нем полная откровенность. Он говорил, что война будет страшной для нас. Последние события под Борисовом и Березино убеждали, что немецкие войска способны отнюдь не только к легким победам. "Необходимо,делал вывод генерал,- в корне менять тактику. Надо уводить войска из-под ударов; каким-то образом, маскируясь, научиться противостоять воздушным и танковым ударам с меньшими потерями".
Особенно острой была боль утраты потому, что Петр Михайлович пострадал из-за прихоти Мехлиса, этого мрачного демона тех лет. Что касается неосторожно брошенной командармом фразы, то уже потом Г. К. Маландин подтвердил слова направленца о том, что контрудар танковых корпусов проводился не только с санкции, но и по настоянию
Превозмогая печаль, я принялся за работу. Старался успокоить себя тем, что, быть может, железный организм командарма устоит{43}, а тем временем армией будет командовать Петрушевский. Прежде всего проанализировал полученные из штабов двух наших корпусов данные. Войска армии занимали оборону на широком фронте, строя боевые порядки в один эшелон. Плотность артиллерии составляла 5-6 орудий на один километр фронта. Создать устойчивую в противотанковом отношении оборону в таких условиях очень трудно. Слабой оставалась противовоздушная оборона. Зенитной артиллерии было мало, армейской авиации пока не имелось вовсе, а фронтовая истребительная авиация не всегда была в состоянии прикрыть наши войска. Отсутствовали в армии и подвижные соединения, маневрируя которыми можно было бы наносить контрудары по вклинившимся группировкам противника. Не подходил для этого и 20-й механизированный корпус, ибо он, как видел читатель, представлял собой фактически стрелковое соединение. Основной же нашей бедой было опять то обстоятельство, что враг упреждал нас и наносил удары по еще не сосредоточившимся полностью войскам.
Большой некомплект в людях, технических средствах связи и автомашинах испытывало и само управление армии. Комсоставом на 9 июля оно было укомплектовано только на 30 процентов. Достаточно сказать, что в нашем оперативном отделе не хватало 6 человек, в отделе связи - 9, а в артиллерийском - 20. Информируя об этом маршала С. К. Тимошенко, А. В. Петрушевский просил его оказать содействие в доукомплектовании управления армии. Семен Константинович на эту просьбу отреагировал, как всегда, быстро. В тот же день на должности начальника артиллерии и командующего бронетанковыми войсками прибыли генералы В. Н. Матвеев и М. А. Королев. В дальнейшем стали прибывать также и командиры-связисты, артиллеристы, танкисты.
Что касается разведданных, то из них стало ясно, что наибольшую угрозу представляет направление Березино, Могилев. Отсюда вытекала необходимость продолжения маневренной обороны в междуречье Березины и Днепра, чтобы выиграть время для сосредоточения основных сил на рубеже Днепра и оборудования предмостных укреплений у Шклова и Могилева.
В соответствии с такой оценкой в проекте боевого приказа предлагалось поставить задачи: 61-му стрелковому корпусу - упорно оборонять рубеж по Днепру на участке Шклов, Могилев, Буйничи, имея предполье с передним краем по реке Друть; 45-му стрелковому корпусу - оборонять рубеж по Днепру на участке Селец, Новый Быхов, имея предполье с передним краем по реке Лохва до местечка Слоневщина{44}. Включенную в этот день в состав армии 137-ю стрелковую дивизию рекомендовалось оставить в резерве. Ей было приказано сосредоточиться восточнее Могилева и с утра 10 июля приступить к подготовке обороны на рубеже реки Реста.
Переписав начисто проект приказа, я пошел к А. В. Петрушевскому. Однако за его столом сидел незнакомый генерал-лейтенант и оживленно беседовал с Александром Васильевичем. Это был моложавый человек с зачесанными назад волнистыми волосами, низко посаженными над глазами бровями и небольшими усиками. Вид у него был, как перед парадом: обмундирование наглаженное, ремни новые, сапоги начищены до блеска, на груди - орден Красного Знамени, медаль "XX лет РККА" и значок депутата Верховного Совета СССР. Я растерялся и хотел закрыть дверь.
– Товарищ подполковник!
– услышал я звонкий голос.- Не пугайтесь - я не привидение, а ваш новый командарм.
Оказалось, что пока мы занимались в нашей землянке, расположенной поодаль, неотложными делами, прибыл новый командующий - генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов. Я вошел и представился.
– Что у вас в папке?
– спросил командарм.
Я протянул ему проект приказа.
– Почему от руки?
– Так было принято при Петре Михайловиче,-ответил я.
– И панибратство тоже поощрялось?
– лукаво улыбнувшись,