Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»
Шрифт:
Штауффенберга это повергло в отчаяние. Но это не давало ему повода отказаться от действия. К тому времени он уже перестал строить иллюзии относительно политических решений. 1 июля он говорил лейтенанту Тиршу: «Государственный переворот ничего не сможет изменить, но спасет жизни многих». Пусть даже он не удастся, но он смоет с них «стыд и позор ничегонеделания». Примерно то же самое он сказал Герделеру и Беку, а также своим близким — Адаму фон Трот цу Зольцу, Йорку и Мерцу фон Квирнхайму. Кенигсберг, город дорогих его сердцу тевтонских рыцарей, город Канта, как и всю Восточную Пруссию, спасти уже не представлялось возможным. Единственное, что еще можно было сделать, так это направить на запад и на восток эмиссаров, чтобы попытаться поговорить «как военный с военным […], но нам еще не известно, как на это отреагируют за границей. Мы должны поступать так, как подсказывает нам наша совесть». 13 июля в ходе обеда вдвоем с Мерцем фон Квирнхаймом в столовой резервной армии, он высказал все, что у него накопилось на душе: «Право будет заменено бесправием. Я понимаю, что мы похороним немецкий воинский дух. Какой мы можем получить мир? Мир рабов. Военная каста будет уничтожена раз и навсегда. Однако мы должны действовать ради Германии и Запада». Но надо было еще успешно совершить
Трудновыполнимое покушение
Действительно, период с сентября 1943-го по 20 июля 1944 года был отмечен невероятной чередой сорвавшихся покушений из-за внезапной трусости исполнителей или технических неполадок. Больше всего надежд Штауффенберг возлагал на участника заговора полковника Штиффа. Тот был начальником Организационного департамента ОКР и имел прямой доступ к Гитлеру в ходе совещаний в Бергхофе или в Ставке фюрера «Вольфшанце» («Волчье логово») в Восточной Пруссии. Он был близок к Трескову и уже в 1943 году заявил, что готов принять участие в покушении. Но при этом всякий раз откладывал дату покушения. После долгих споров с другими заговорщиками он решил прибегнуть к взрывчатке.
После неудачной попытки в марте 1943 года покушение было намечено на 1 октября. Гитлер должен был принять участие в показе новых образцов вооружения в казарме на Терезиенштрассе. Там же должен был находиться и Штифф. В его столе была взрывчатка. Он мог действовать. Но ничего не случилось. Штауффенберг разозлился. Штифф в оправдание заявил, что операция имела смысл только в том случае, если бы рядом с фюрером был Геринг. Преемник должен был погибнуть вместе с ментором. Теоретически это был хороший план, но он зависел от многих случайностей.
Тогда Клаус сказал Ольбрихту, что лично займется этим. Штиффу он больше не доверял. И готов был лично выполнить «грязную работу» и, если придется, пожертвовать собой. Но Ольбрихт был против. Клаус был необходим в штабе, чтобы руководить операцией «Валькирия» после покушения. Надо было найти других добровольцев, готовых действовать вместе со Штиффом или без него. Среди младших офицеров таких добровольцев было много.
Хеннинг фон Тресков предложил повторить мартовскую попытку. Было известно, что Гитлер намеревался посетить командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Клюге, который на сей раз дал свое добро на проведение акции. Охранники, близкие к Хеннингу — полковник фон Клейст, капитан Эггерт, лейтенант фон Фосс и майор фон Эрцен, — были готовы стрелять в фюрера, когда тот войдет в зал с оперативными картами. Гитлер намеревался побывать в Минске, Орше, Смоленске. Весь октябрь заговорщики ждали его с большим нетерпением. 28 октября случилось непредвиденное. Клюге попал в серьезную автомобильную аварию. А в его отсутствие надеяться на приезд диктатора не приходилось. Это была еще одна несбывшаяся надежда.
Тогда к Штауффенбергу, по рекомендациям Хайнриха фон Лендорфа и Фридриха Дитлофа фон Шуленбурга, явился капитан фон дем Бусше. Тот раньше служил в 9-м Потсдамском полку и был настоящим воякой. Он несколько раз был ранен, награжден Железным крестом и постоянно стремился вернуться на передовую, хотя в качестве единственного кормильца семьи мог бы оставаться в тылу. Покрытого шрамами рейтара мучила совесть, и он стал фанатически ненавидеть нацизм после того, как стал свидетелем убийства 3000 евреев на Украине, неподалеку от города Дубно, от рядом СС и местной полицией. Для него убийство тирана было поступком логичным, поскольку человек, которому присягнули в верности, сам предал христианские ценности, которые поклялся защищать. Попав в кабинет Штауффенберга, он был очень быстро убежден Клаусом, который «поражал своим спокойствием среди штабной суеты, подобно Александру Великову накануне битвы под Граником». Они сошлись во мнении, что и католики, и протестанты должны были сплотиться, поскольку и Лютер и святой Фома оправдывали то, что при чрезвычайных обстоятельствах могла быть пролита кровь. Штауффенберг предложил ему отправиться в Мауэрвальд с приказом, встретиться там со Штиффом и подготовить на месте покушение. Бусше согласился, удивившись при этом, что тот полковник, у которого было больше всего возможностей для действия, не хотел заняться грязной работой. Ему пришлось ответить, что «тот был нервным наездником, который мог все сорвать». Эта элегантная перифраза означала, что у того не хватало на это смелости. Капитан попал в «Вольфшанце», где Штифф принял его в бункере для гостей, в первый раз. У него не было взрывчатки. Тогда ему предложили взрывчатку британского производства с кислотным взрывателем. Единственным, что смущало, было то, что невозможно было с точностью установить момент взрыва, время срабатывания детонатора занимало от четырех до двенадцати минут. Это было все равно что готовить покушение, играя в наперстки. Бусше готов был умереть, это ведь было его ремеслом, но умереть ради чего-то стоящего. Он отказался подвергать себя бессмысленному риску и вернулся в Берлин требовать выдать ему взрывчатку и детонаторы немецкого производства. Несколько дней он провел в императорском дворце на улице Унтер ден Линден. В разрушенном бомбардировками и частично горевшем городе среди деревянных украшений в стиле рококо он предался воспоминаниям с одной из потомков дома Гогенцоллернов. А тем временем служивший в саперном батальоне бывший подчиненный Штауффенберга по Тунису лейтенант фон Хаген раздобыл для него взрывчатку. Но надежных детонаторов он не нашел. Поскольку Бусше был готов на самопожертвование, он нашел единственный выход: детонатором могла стать ручная граната. Ее достал один офицер из 9-го Потсдамского полка. Задержка взрыва равнялась всего четырем секундам. Этого было вполне достаточно. Уложив свой арсенал в ранец, капитан вернулся в Мауэрвальд. Он был готов. И ждал своего часа. Но Штифф все тянул. То ссылался на отсутствие Геринга, то на невозможность представить его Гитлеру. После трех дней ожидания Бусше уехал окончательно. Прекрасная возможность была упущена. Но он оставил у себя взрывчатку, на всякий случай. В июле 1944 года, когда гестаповцы обыскивали его барак, его спасло чудо. Заряд был спрятан на шкафу. Ищейкам не пришло в голову влезть на стремянку.
В феврале 1944 года по вине Штиффа сорвалась еще одна попытка покушения. Штауффенбергу стало известно о подготовке показа нового обмундирования и о том, что 11 февраля фюрер был намерен лично там присутствовать. Надо было найти молодого
Штауффенберг пришел в отчаяние. Вечные колебания этого полковника «с влажными ладонями» могли все сорвать. Заговор мог быть раскрыт. А русские приближались. Англо-американцы могли начать высадку с минуты на минуту. И тогда не было бы предмета для переговоров. Он взял все в свои руки и решил обойтись без Штиффа. А главное, отказался от безумной затеи покончить разом со всеми нацистскими главарями. Это было бы идеально, но нереально. Главное, надо было убить фюрера. А потом действовать по обстановке. Ему удалось приставить одного из своих людей, капитана фон Брайтенбуха, адъютантом к Клюге. Капитану суждено было стать рукой судьбы. 11 марта сменивший Клюге генерал-фельдмаршал Эрнст Буш был вызван в Бергхоф. Его сопровождали только два офицера: начальник его штаба и адъютант. Они полетели туда на самолете «Фокк-Вульф-200». Самолет приземлился в Зальцбурге. Их встретил «мерседес». Вдали показался Бергхоф. Сумка Брайтенбуха была набита взрывчаткой. Детонатор был установлен на три секунды. По плану он должен был броситься к Гитлеру, якобы чтобы обнять его, и взорваться с ним вместе. Охваченный волнением, он стал ждать в зале «орлиного гнезда» у большого окна с видом на баварские Альпы. Вокруг было множество генералов: Кейтель, Йодль, Рунштедт и даже этот чертов Геринг. Все складывалось удачно. Все начали входить в рабочий кабинет фюрера согласно должностям и званиям. Брайтенбух оказался одним из последних. Но в самую последнюю минуту дорогу ему преградил офицер СС: «Сегодня совещание будет проходить без участия адъютантов». Дверь закрылась. Совещание началось. Брайтенбух был вынужден ходить взад-вперед перед закрытой дверью всего в нескольких метрах от тирана.
После этого случая других серьезных попыток покушения больше не было. Некий полковник куда-то исчез после того, как пообещал заложить бомбу в купе Гитлера, когда тот поедет на поезде из Берлина в Берштегсгаден. Делать было нечего, решил Штауффенберг, «он передумал». Нет необходимости описывать подробно испытываемое им тогда чувство одиночества. Случайности, глупость одних, трусость других — все, казалось, было против него. Начиная с мая 1944 года он стал думать о том, как бы ему самому покончить с фюрером. Несмотря на возражения Ольбрихта и Трескова, он считал эту ставку очень важной. И перепоручить это не мог никому.
Тайна, покрытая мраком
Остается загадкой, как могло случиться, что все эти собрания, проекты, группы, заговоры не были раскрыты полицейскими диктаторского режима? Почему все это оставалось тайной? И до каких пор продолжалось?
Следует четко различать сам заговор военных и политические группы, которые были с ним связаны. Офицеры умели держать язык за зубами. Сегодня трудно представить себе, что такое бывший кастовый дух. С одной стороны, были самые разнообразные люди, а с другой — офицеры. Между ними не было различий в званиях, различие заключалось только в их природе. До прихода Гитлера к власти в рейхсвере действовали суды чести. Когда обнаруживалось непристойное поведение какого-нибудь офицера, считалось, что он запятнал честь всего офицерского корпуса. Из офицерского круга не должно было исходить утечки информации. В случае недостойного поступка офицер обязан был принять участие в дуэли или покончить с собой. Еще при Веймарской республике было много историй о лейтенантах, которые предпочли умереть, а не признать за собой карточный долг. Дуэль все еще была в моде. До 1914 года только командир части мог запретить своим подчиненным смывать кровью допущенные проступки. Честь шпаги требовала непременно держать слово офицера. Можно было быть последним прохвостом, лжецом, игроком, ветреником, кем угодно, но оставаться при этом офицером. Офицер никогда не предавал своих товарищей. Те правила, что действовали в повседневной жизни, естественно, распространялись и на попытку государственного переворота. Мы уже видели нескольких генералов, к которым обращался Штауффенберг, — Манштейн, Клюге, Фромм и ряд других. Большинство из них не одобряло его плана. Но никто не выдал доверенную им тайну. Опиравшаяся на клановые традиции и братство по оружию, вековая солидарность армии проявились тут в полную силу. К тому же все это, несомненно, было усилено чувством презрения, которое вермахт питал к выскочкам из партии и СС, оторванным от немецких традиций, неизвестно откуда взявшимся, поднявшимся наверх в смутные времена. Кроме того, большая часть заговорщиков в свое время служили в 17-м Бамбергском кавалерийском полку и в 9-м Потсдамском пехотном полку, учились вместе в Военной академии. К чувству принадлежности к армии добавлялось еще и чувство солидарности однополчан.
Немаловажную роль играло и социальное происхождение. Штауффенберг, Тресков, Ольбрихт знакомили с планами заговора только людей из знатных семей или надежных друзей. К закону военного братства присоединился и закон братства по крови, а он запрещал выдавать своих на растерзание злобной толпе. О заговоре ничего не знала плеяда офицеров, которые получили погоны от режима, провозгласившего себя «социалистическим», и в любом случае не имевших другого выхода, как восполнить ряды офицеров, павших на фронте. Они были слишком молоды, находились под влиянием пропаганды и поэтому остались в стороне от заговора. В этом была сила заговора. В этом была и его слабость.