Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»

Тьерио Жан Луи

Само содержание плана «Валькирия» объясняет эту скрытность. Готовый план не вышел за пределы группы заговорщиков. Он отвечал запросам властей. И даже получил одобрение Гитлера. После этого стало довольно просто работать над ним, не привлекая к себе внимания служб безопасности рейха. Напомним, что часть этих служб, включая абвер, хотела бы покончить с диктатором.

И наконец, работа полицейского аппарата тоже помогла сохранению этой тайны. Нацистскую систему часто характеризовали как «поликратия» — многочисленность цепей управления, которые взаимно переплетались и усиливались, но могли также привести к бездействию в случае споров между службами. Хотя оставившее о себе страшную память гестапо было всемогуще, имея армию доносчиков и провокаторов, оно было не единственной службой безопасности. Были еще и другие государственные органы: криминальная полиция Крипо, служба безопасности и разведки СС (СД), органы партии, служба разведки армии (абвер), не говоря о других независимых органах. Возможно, каждая из этих служб что-то знала о том, что готовилось нечто, но ни у одной из них не было полной картины, настолько тщательно хранилась информация. Сила тоталитарной

советской системы была в том, что там работала единая служба внешней разведки и контрразведки, называемая ГПУ, НКВД или КГБ. Но нацистский режим так и не вышел на такой уровень «организации».

Очень показательным в этой связи явился доклад Кальтенбруннера, от имени которого гестапо составило окончательную служебную записку по событиям 20 июля. Там показана вся глубина дотошности и изобретательности, проявленная следователями при отыскании всех нитей заговора в армейской среде. Потребовались многие недели для того, чтобы установить связи между различными подозреваемыми. Такие важные сведения, как происхождение взрывчатки, использовавшейся при покушении, остались в тени. Нет сомнения в том, что гестапо ничего не знало о попытке убийства фюрера и о двойной направленности операции «Валькирия».

Все, что было истиной относительно чисто военного заговора, мало подходило для примыкавших к нему политических групп. Известно, что Герделер и Хассель находились под наблюдением. Попиц сам поделился своими намерениями с Гиммлером. Но ничего страшного не случилось по нескольким причинам. Этих милых политиков на самом деле никто не считал всерьез опасными. Они невольно были прекрасными источниками информации. И к тому же представляли гарантии на случай изменения обстановки. Именно так считал руководитель СС, намеревавшийся доить одновременно двух коров. В решающий момент он мог бы воспользоваться этим либо для того, чтобы доказать свою преданность Гитлеру, уничтожив их, либо для того, чтобы встать на сторону победителя. Очевидно, что именно тут и происходила утечка информации. Впрочем, это была уже не утечка, а поток информации. В своем «Дневнике войны» Эрнст Юнгер 27 марта 1944 года отметил после разговора с Хофакером: «Провели анализ ситуации, в ходе которого он упомянул фамилии некоторых лиц, в первую очередь фамилию Герделера, которая вот уже несколько лет встречается во всех подобных "комбинациях". Особенно если знать Попица и Йессена. Не может быть, чтобы Живодер и Толстобрюх [88] ничего об этом не знали». Уж если даже живший в Париже и не входивший в узкий круг заговорщиков Юнгер знал все подробности заговора, понятно, что большая часть руководителей рейха были также хорошо информированы.

88

Под такими кличками в «Дневнике» Юнгера проходили Гиммлер и Геринг. Гитлера он называл там Книболо.

Кружок «Крейзау» был более закрытым и более отдаленным от властей страны. Со временем гестапо стало следить за ним более пристально. И в январе 1944 года, после прослушивания телефонных разговоров, был арестован Мольтке, а в июле 1944 года был схвачен Юлиус Лебер. Но и у того, и у другого хватило мужества ничего не выдать под пытками. Им был известен план Штауффенберга. Они могли разрушить его всего несколькими словами. Его спасло их молчание.

В конечном счете именно оппортунизм некоторых нацистских заправил, среди которых был сам Гиммлер, умение хранить военную тайну и мужество некоторых допрошенных членов Сопротивления позволили ядру заговора остаться нераскрытым до самого 20 июля. Частично известными стали лишь политические проекты гипотетического устройства Германии послегитлеровского периода.

Лаутлингенская программа и призыв к действию

В голове Штауффенберга планы государственного переворота, должно быть, вызвали лирическое настроение. Он даже считал это делом первостепенной важности. Он прекрасно осознавал важную роль слова в нацистской Германии. Ему хотелось противопоставить что-то зажигательным речам фюрера, этому лающему в темпе адского стаккато голосу, который гипнотизировал народ. Он почти разделял советы Эрнста Юнгера, данные Хофакеру: «Вы должны будете также перекричать его в микрофон. Если вы не проявите всей мощи голоса, покушение не станет успешным».

Штауффенберг готовил воззвание с таким же упорством, которое он приложил и для подготовки государственного переворота. Он работал над ним начиная с сентября 1943 года, прибегнув к помощи Маргарет фон Овен, подруги жены Трескова. Та славилась тем, что умела помалкивать. По вечерам в Берлине она под диктовку печатала проекты воззвания. Вначале она вела себя сдержанно. Но когда услышала слова «фюрер Адольф Гитлер мертв», вскричала: «Что это такое? Во что меня втянули?» Это попахивало государственной изменой. Но Хеннингу и Клаусу удалось найти нужные слова, чтобы убедить ее действовать с ними заодно. Они напомнили ей о судьбе тысяч заключенных в лагеря евреев, о преступлениях государства, о рейхе, который катился к гибели. Объяснили, что профессия офицера не ограничивалась лишь пассивным повиновением, что надо было взять на себя выполнение преступления для того, чтобы избежать еще больших преступлений. Что это было долгом по отношению к родине — Германии и собственной совести перед лицом Господа. Маргарет сдалась. Дом Бертольда, где проживал и Клаус, стал мастерской писателя. Обстановка там была тихая, вполне буржуазная. Никто и подумать не мог, что там зрела трагедия. Стоявший в тени высоких сосен в жилом квартале Ванзее, этот большой дом напоминал жилище патриция или горное шале с деревянной надстройкой и большим балконом. Он походил на жилище отставного нотариуса. Однако именно в нем Клаус ходил по кабинету, служившему ему «аудиторией». Под его диктовку фрейлейн фон Овен печатала на машинке. Чтобы не оставлять отпечатков пальцев, она работала в резиновых перчатках. Каждый вечер машинка тщательно протиралась, а лента уничтожалась. Бумаги прятались в тайник. Они опасались визита гестапо,

обыска. Одним ноябрьским вечером им показалось, что их выследили. Бертольд, Клаус и Маргарет шли по Трабенергассе с документами в руках, возвращаясь от Бека. Вдруг сзади послышался шум мотора. К ним медленно приближалась машина СС. Они ускорили шаг. У них были при себе доказательства существования заговора. Поравнявшись с ними, машина резко затормозила. Это была катастрофа. Они уже приготовились к тому, что из нее выскочат люди, приехавшие их арестовать. Но этого не случилось. Тревога была ложной. Черная тень ускорилась и исчезла в ночи. Они решили быть осмотрительнее и больше не носить с собой компрометирующих документов.

Для того чтобы придать тексту больше конкретики, Штауффенберг обратился за помощью к приятелям из кружка Штефана Георге. На Тристангерштрассе в перерыве между поездками в Афины поселился Рудольф Фарнер. Они вместе подыскивали слова, которые могли бы всколыхнуть немецкую душу. Клаус старался отойти от «лживого языка штампов». В декабре 1943 года он прочитал текст Герделеру, Беку, Мике и своему дяде Юкскюлю. Вердикт был категоричен: народ ничего из этого не поймет. Текст был слишком литературным, перегружен метафорами. Бек нанес последний удар: «Нам нужно вовсе не литературное произведение». Это значило, что Штауффенбергу надо было все переделать. Именно в этот момент Фарнер вернулся к своим поэтическим трудам. Уезжая, он подарил Клаусу золотой перстень с гравировкой «Finis Initium» («Конец — это начало»).

Этот случай очень показателен. Он указывает на многогранность личности Штауффенберга. Профессиональный офицер, талантливый тактик, несравненный логистик, он многие дни провел за работой над документом, который доложен был стать и политическим, и зажигательным. Он составил план операции «Валькирия» с точностью часовщика. И в то же самое время оттачивал предложения. Из-под мундира солдата опять проступил литератор.

Но это было лишь начало конца. Штауффенберг послушал советы заговорщиков. Проекты воззвания начали становиться более конкретными, вводная часть — более мудрой. Чтобы внушить людям, что операция «Валькирия» была результатом внутренних разборок между нацистами, воззвание начиналось такими словами: «Фюрер умер. Преступная группа далеких от фронта руководителей партии сделала попытку совершения государственного переворота. В стране вводится чрезвычайное положение. Вся полнота власти перешла в руки военачальников».

Затем перечислялись предложения, в которых были отражены чаяния «ветеранов» и «реформаторов». Проект воззвания менялся каждую неделю. Некоторые его варианты были утеряны. Запомним некоторые темы, которые упоминались во всех вариантах. Очень часто Бертольд и Клаус работали над ними во время наездов в Лаутлинген. Затем приводили их в порядок в Берлине вместе с Маргарет. Поэтому неправильно называть документ программой Лаутлингена. Но она осталась именно под этим названием.

Германия будущего «ни в коем случае не должна была стать реставрированной моделью бывшей Германии». Она должна была положить конец нацистской системе, при которой «честь и достоинство, свобода и жизнь ничего не стоили». Системе, при которой «истребление евреев проводилось бесчеловечными, ужасными и глубоко постыдными способами». Системе, при которой «воля Господня постоянно попиралась». Будущее правительство должно было основываться на сотрудничестве всех слоев общества и на воле народа, представленной малыми сообществами в лице коммун, профсоюзных объединений, на общности интересов. Если народ решит высказаться, он должен будет делать это через «свободное представительство, которое должно будет учитывать неизбежное расхождение позиций и взглядов». Имущество не должно было стать определяющим критерием. Упор будет сделан на важную роль профсоюзов, на сотрудничество между хозяином и трудящимся. Техника ради техники, культ индустриализации, концентрация экономики будут отвергнуты. Социальный вопрос должен быть постоянной заботой. Речь шла о справедливой заработной плате, о социальном страховании на случай несчастных случаев, болезни, потери работы, выхода на пенсию. Это не был проект, направленный на защиту интересов какой-то одной касты. Было обещано проведение аграрной реформы. Крестьянин должен был стать хозяином земли, на которой он работал. Штауффенберг не был сторонником крупных землевладельцев в лице прусских и померанских юнкеров. Он призывал их уйти в историю, поскольку места им в жизни больше не было. При всем том считал, что спасение могло прийти только сверху, без проявления эгоизма в виде четкой формы патернализма и корпоративности. Он выступал за благородство сердец и «духовное превосходство». Он отбросил всякий догматизм, всякий дух системы. Новая Германия должна была, «начиная с каждого человека, работать как можно лучше». В то же самое время он предостерегал от соблазна очищения и сведения счетов, возникавшего при любом государственном перевороте. В июне 1944 года он написал текст, в котором заранее осуждал «тех, кто в обстановке всеобщего беспорядка хотел бы воспользоваться событиями, чтобы предпринять самостоятельные действия левой, центристской или правой направленности».

К тому времени ждать государственного переворота оставалось недолго. Воззвание, найденное гестапо в бумагах Герделера, вероятно, было тем документом, который лучше всего выражал созревшие планы Штауффенберга. Текст его был проверен и перепроверен совместно с Герделером и Беком, которые одобрили его 14 июля. После ритуального разоблачения нацизма, исказившего немецкий идеализм, шла программа из двенадцати четких и ясных пунктов, острых, как лезвие ножа. Она предусматривала воссоздание правового государства; независимость юстиции и судов; переоценку общественной и частной морали, борьбу с лживой пропагандой, свободу совести и вероисповеданий; формирование новой системы воспитания молодежи на основе христианских ценностей и уважения других народов; разработку новой Конституции федерального государства, основой которого должно было стать самоуправление; создание новой административной системы; обеспечение экономической свободы на основе частного предпринимательства и свободной конкуренции; проведение социальной политики, обеспечивающей всем равное право на создаваемые богатства; бюджетное оздоровление; продолжение войны для защиты границ родины; установление нового мирного мирового порядка.