Шторм и штиль (с иллюстр.)
Шрифт:
Лавров всполошился.
— Ты что, Юра! Не обижайся, это я так… по-дружески, шутя… Ну, не то слово вырвалось…
— Нет, именно то слово, которое ты и хотел сказать. Оно у тебя не случайно вырвалось, ты его выносил… — Веки у Юрия мелко дрожали, в висках пульсировала кровь. — А я думал… Я думал, что ты настоящий товарищ…
Пот выступил на лбу Лаврова. Кровь бросилась ему в голову. Он понял, что проговорился, не сумел скрыть так долго скрываемую зависть к Баглаю, и теперь всеми силами старался как-то загладить неловкость.
— Товарищ и есть…
Лавров был жалок в своем унизительном лепете, даже противен Юрию. И он решительно сказал:
— Хватит. Больше нам не о чем говорить.
Он вышел из комнаты и зашагал по коридору к выходу. И не видал, как Лавров, оставшись один, постучал себя кулаком по лбу: «Дурак, дурак! И зачем разболтался? Мало ли что… Чего доброго еще и до Вербенко дойдет, до Курганова… Ну, ничего, помиримся…»
А Баглай шел, не видя дороги. Огнем жгло слово «любимчик». В голове лихорадочно проносились мысли: «Когда я наделал столько ошибок и не был уверен, останусь ли командиром корабля, тогда он не говорил, что я «любимчик», он только покровительственно и снисходительно похлопывал меня по плечу: «Ничего, старина, все обойдется», а теперь, когда служба у меня начала налаживаться, я стал «любимчиком»! Нет, не хотел ты мне добра, Лавров… И не лги, не все думают так, как ты». Вдруг Юрий спохватился: куда это он идет? Он очутился не у своего причала, а возле госпиталя, в котором лежит Поля. Вот светится ее окно, значит, там еще не спят. Рассказать бы ей о разговоре с Лавровым…
Баглай долго сидел на скамейке под знакомым деревом и смотрел на окно, хотя прекрасно знал, что Поля там не появится: она еще не подымается с кровати. Но ему не хотелось уходить отсюда, он будто видел девушку и разговаривал с ней…
Повеял ветер, зашелестел высохшей травой, головками увядших цветов и запутался в голых, но густых кустах декоративной акации. Юрию стало холодно. Он поднялся со скамьи и быстро зашагал к причалу. Было уже начало двенадцатого. Команда, конечно, спит. А надежно ли закрепил Соляник швартовые? Не забыл ли повесить кранцы на обоих бортах? Не ползет ли якорь? Баглай ускорил шаг. Вот и причал. Ветер водит корабли то в одну, то в другую сторону. Баглай подошел к своему, с берега осмотрел борта. Молодчина Соляник! Все сделал. Завел даже дополнительные швартовые.
Юрий ступил на трап. Узкий деревянный трап вдруг качнулся и выскользнул из-под ног. Юрий опомниться не успел, как полетел в воду…
На вахте стоял Мартын Здоровега. Он охнул, бросился к командиру, чтобы подать руку, но Баглай сам уже схватился за швартовый конец и мгновенно взобрался на корму.
Такого позора не только с ним, но ни с одним командиром наверняка еще не было!
…Он пытался заснуть. Пробовал читать. Но сон не приходил, а от прочитанного в памяти ничего не оставалось. Вспоминался минувший день, длинный, как вечность. Столько событий, разговоров, столько приятного и неприятного. Еще не улегся тяжелый и горький осадок после разговора с Лавровым,
Под утро Баглай заснул. Сквозь беспокойный сон слышал, как в каюту на цыпочках вошел вестовой, забрал мокрую одежду, чтобы высушить и прогладить, и тихо прикрыл за собой дверь.
Хоть и не выспался Юрий Баглай, однако, как всегда, встал в свое время. Тщательно побрился, надел чистую сорочку, достал из шкафа брюки, китель и ботинки. Сел за стол, надо было просмотреть расписание занятий и работ на весь день.
За десять минут до поднятия флага боцман доложил, что команда выстроилась.
— Хорошо, иду.
Поднявшись на палубу, он, прежде всего, пробежал глазами по лицам матросов и понял, что все уже знают о том, как он ночью выкупался за бортом. У некоторых в глазах затаенный смешок. Другие деланно-серьезны.
Дежурный по кораблю отрапортовал:
— Товарищ лейтенант! За время моего дежурства на корабле ничего не произошло!
— Не точно докладываете, — заметил Баглай. — А то, что ваш командир корабля в воду упал, — разве это не происшествие?
Дежурный растерялся и нерешительно ответил:
— Так точно, товарищ лейтенант, происшествие!
— Значит, так и нужно докладывать!
И тут матросы дружно рассмеялись. Но это уже был не тот затаенный смешок, которым они встретили его в первую минуту, а товарищеский, доверчивый и дружелюбный смех. Они будто сказали этим смехом: ты свой человек, искренний, откровенный, наш. Тебе можно верить… Баглай подождал, пока смех утихнет, и обратился к Солянику:
— Товарищ боцман! Как же это вы недосмотрели?
— Ума не приложу, товарищ лейтенант, извините…
Теперь уже все стояли сосредоточенно напряженные, а Баглай чеканил слова:
— Сегодня же оборудовать перекидной трап поручнями с обеих сторон, чтобы больше никто не летел в воду, как я. Пусть на командире корабля это и закончится. Моя вина, что раньше о поручнях не подумал.
— Есть! — вытянулся Соляник. — Сегодня же будет сделано!
Было ровно восемь часов. Над бухтой, будто песня, плыли мелодичные медные звуки корабельных рынд.
13
Вербенко вызывал Баглая к десяти часам утра. На Юрия будто холодным зимним ветром повеяло. «И до него дошло, что я в воду свалился». Но, услыхав первые слова замполита, он сразу же успокоился.
— Когда-то вы говорили мне, что Федор Запорожец хорошо рисует и что у него собралось много картин на морские сюжеты.
— Весь дом картинами увешан, — подтвердил Баглай.
— А не устроить ли нам в части выставку его картин? Заслуженный человек… Отвоевался, но море не забывает, рисует.