Шторм времени

Диксон Гордон Руперт

«Наши жизни являются частью жизни вселенной. Если мы понимаем, что наша жизнь родом из вселенной и что мы появились, чтобы существовать в этом мире, то мы должны спросить себя: почему же вселенная даровала нам жизнь? В японском языке существует выражение сюисей-муси, которое означает „родиться пьяным и умереть, так и не протрезвев“. Оно употребляется для описания состояния, когда человек рождается, не понимания значения этого события, и умирает, так ничего и не поняв...»

И вдруг в голове у меня все встало на место – не внезапно, а сразу, так, будто я и раньше всегда это понимал. Прежде я был подобен человеку, родившемуся пьяным и обреченному пьяным же и умереть, – но теперь я протрезвел. Кардинал по-прежнему

сидел на кормушке, момент безвременья все еще царил в библиотеке, но мне вдруг показалось, что все вокруг окутывает какое-то странное золотое свечение. И тут я понял, что то, за чем я гоняюсь, содержится не просто в обрывках прочитанных мной строк из множества прошедших через мои руки книг. Вовсе не какие-то обрывки мыслей, клочки изученной мной мудрости являлись ценными фрагментами того, что я искал, – нет, тем, за чем я так долго охотился и что должен был ухватить, было абсолютно все, что я прочитал, все, что я пережил, весь мир и все, что в нем было: все время и все пространство. И вот теперь я мог ухватить это, причем не делая руки такими большими, чтобы в ладонях могла уместиться вселенная, а получив возможность ухватиться за что угодно, где угодно, даже за нечто столь ничтожное, как мгновение, фраза или зрелище птицы, сидящей в кормушке.

Стоило мне осознать это, как золотой свет внезапно разлился повсюду и я неожиданно ощутил биение окружающей жизни, причем мой мозг способен был воспринять ее практически на любом удалении. Я мог чувствовать частое биение сердечка сидящего на кормушке кардинала. Я чувствовал биение сердец эксперименталов и людей, живущих в поселке у подножия холма. Я чувствовал медленную неспешную жизнь елей, дубов, трав и цветов. Я мог чувствовать слепое шевеление земляных червей в только что согревшейся земле. Мои новые ощущения простирались бесконечно далеко, уходя за горизонт и охватывая целый мир. Я чувствовал движение жизни повсюду – от акулы, бороздящей теплые тропические моря, до тюленя Уэдделла, загорающего на антарктическом льду. Весь земной шар пульсировал в ритмах бытия, а за этими ритмами можно было различить не такие громкие, зато более гулкие ритмы бытия неодушевленных объектов: земли, камней, воды, ветра и солнечного света. Гравитация притягивала. Кориолисова сила действовала по часовой стрелке к северу, а против часовой стрелки – к югу. Взаимоперемешивающиеся типы погоды звучали согласно, как дисциплинированные инструменты оркестра, исполняющего симфонию.

Я не помню, когда наконец исчезло это золотое свечение и когда я вернулся в обычное состояние. Но через некоторое время свечение ушло, и кардинала на кормушке больше не было. Я снова остался лишь со своими чувствами, но в сознании и в теле я теперь, как никогда раньше, ощущал необыкновенную силу. Окружающее представало видимым будто в ярком свете, чистом и резком. Разум работал просто неистово. Из меня буквально била энергия. Мне не терпелось испробовать на практике то, что я только что обнаружил. Я вскочил с кресла и вышел из летнего дворца туда, где были припаркованы машины. На стоянке как раз стоял свободный джип. Я уселся за руль, тронул его с места и погнал подпрыгивающую на ухабах машину вниз по склону по направлению к городку. Я точно не знал, где или как я, пользуясь своей новообретенной способностью, смогу ухватить вселенную, но теперь казалось просто невозможным, что я так или иначе не смогу найти для этого подходящего места и средств.

Но, как ни странно, по мере приближения к концу склона, равнине и домам на ней меня все больше охватывало какое-то смущение. До сих пор я наведывался сюда лишь с очень короткими визитами, не более дюжины раз, да и то каждый раз заходил прямо в мэрию, чтобы поговорить с Эллен, Мэри или с кем-нибудь еще, а затем, обычно пробыв не более часа, уезжал обратно. Меня вдруг осенило, что в сущности

я не знаком ни с кем из жителей городка и что я для них совсем чужой – вроде как школьник, пришедший в новую школу.

Я оставил джип в нескольких сотнях футов от ближайшего здания, в кустах, которые полностью скрывали его, и дальше отправился пешком.

Первый же дом, к которому я, как выяснилось, направлялся, был временной постройкой с высоко поднятым над землей полом, дощатыми стенами и брезентовым навесом вместо крыши. К этой времянке примыкало более основательное, хотя и незаконченное еще строение со стенами, сложенными из бетонных блоков, и двускатной крышей, уже покрытой дранкой. В оконных проемах еще не было стекол, а у зияющего дверного проема стоял белый грузовичок-пикап, из которого мужчина в голубых джинсах и свитере перетаскивал в дом длинные доски.

Я подошел к пикапу, когда он в очередной раз скрылся в доме, и дождался, пока он снова не выйдет за очередной порцией досок. Это был худощавый темноволосый человек лет около тридцати или тридцати с небольшим.

– Добрый день, – поздоровался я. Мужчина бросил на меня равнодушный взгляд.

– Здорово, – сказал он, подошел к грузовичку и начал вытягивать из него очередную порцию двенадцатифутовых досок два на четыре дюйма в сечении.

– Давайте я вам помогу.

Он снова взглянул на меня, на сей раз уже не так равнодушно.

– Хорошо, – сказал он. – Спасибо.

Я подошел к грузовичку, и, когда он утащил в дом очередную порцию своих два на четыре, я тоже вытянул несколько досок и последовал за ним.

Внутри дом освещали лишь солнечные лучи, проникавшие сквозь оконные проемы, но было ясно, что в доме, когда его достроят, будет достаточно светло, даже в пасмурные дни. Доски два на четыре, очевидно, предназначались для стен, поскольку их внутренние каркасы уже были готовы.

Я подтащил доски туда же, где он уже начал их складывать. Полы были залиты цементом, но заглажены непрофессионально-грубо, и под ногами чувствовалась шершавая, а местами и просто неровная поверхность. Но полы, как каркасы стен и наружная кладка, явно вполне обеспечивали безопасность и удобства. Мы еще некоторое время вместе разгружали грузовичок, так и не обменявшись при этом ни единым словом.

Я испытывал какое-то странное удовольствие от этой «тупой» работы. Оно перекрывало и дополняло приятное чувство физической усталости, которое обычно вызывает подобная работа. Я заметил, что незнакомец то и дело поглядывает на меня, но до тех пор, пока мы не закончили переносить все доски в дом, больше никакого интереса ко мне не выказывал. Отнеся в дом последние две доски, я вышел на улицу и увидел, как он стоит возле грузовика и смотрит, что еще осталось в кузове – в основном гвозди, всякая всячина и разные железяки.

– Что дальше? – спросил я.

– Забыл прихватить изоляционные трубки для проводки, – сказал он, не поворачивая головы. – Ладно, давайте разгрузим остальное. Ящики с гвоздями лучше носить вдвоем. Очень уж они тяжелые.

Мы вытащили из кузова ящик с гвоздями, взялись за него с двух сторон и внесли в дом. Когда мы подошли к двери, он наконец заговорил:

– А вы случаем не Марк Деспард?

– Да, – ответил я.

– Да нет, быть того не может, – сказал он, когда мы оказались в полумраке дома.

– Боюсь, все-таки может.

– Шутите небось.

– Должен вас огорчить – это чистая правда.

– Послушайте, да ведь всем известно, что у него длинная борода, к тому же он дюймов на шесть выше вас.

Мы поставили ящик с гвоздями на пол и отправились за следующим.

– Говорю же вам, – продолжал он, когда мы взялись за второй ящик, – этого просто не может быть. Уж я-то знаю. Я абсолютно точно знаю, какой из себя Деспард.

Я улыбнулся. Просто не смог удержаться.

– Я тоже, – ответил я.