Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть вторая
Шрифт:
Я поцелуями покрою уста, и очи и чело.
Побудь со мной, побудь со мной!
Не уходи, побудь со мною,
я так давно тебя люблю.
Тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю…»
Пальцы её спокойно перебирали струны, тихий голос задушевно пел. Огонь в печке весело потрескивал, аккомпанируя исполнительнице.
– «…Пылает страсть в моей груди,
восторг
не уходи, не уходи!»
Агния закончила петь, и прижала струны рукой. Обвела взором притихших и задумчивых слушателей.
– Всё это конечно, хорошо: любовь там, и всё такое прочее… – поднялся Коля, – но вот как-то за душу не берёт!
Сидящие вокруг шумно запротестовали:
– Огонёк, не слушай ты этого крокодила сиамского! Хорошо ты поёшь!
Андрей же, нахмурив брови, решительно лапнул Кольку за ремень и рывком подтянул к себе.
– Да не, мужики! Я не об этом, – силясь перекричать остальных, объяснял свою позицию Колька, и одновременно пытаясь отпихнуться от Андрея, – я ж не об этом!! – для убедительности он взялся рукой за ворот своей гимнастёрки, – я о том, что песня женская… ну, про поцелуи там, про страдания девичьи.
– Да пошёл ты к чёртовой бабушке, знаток! – заголосили все хором, но вразнобой.
– Я о чём? – не унимался старший сержант Никишин, – песня-то хорошая, слов нет, но! – он поднял палец, – дореволюционная. И не отвечающая нынешним запросам обчества.
– Да заткнись ты, искусствовед! – его сзади дёрнули за ремень, насильно усаживая на скамью.
– Огонёк! – перекрикивая поднявшийся гвалт, он обратился к сидящей с гитарой в руках Агнии, – ты не обижайся, а лучше исполни-ка нам что-нибудь этакое, – он пошевелил пальцами, – вот чтобы душа сначала развернулась, – он развёл широко руки,– а потом свернулась.
И он свёл свои волосатые ручищи обратно, обхватив себя руками, натурно показывая, как, по его мнению, должна свёртываться душа.
– Вот скажи, Огонёк, ты не про этих там девиц старорежимных, а про лётчиков песню знаешь?
– Ну, может, и знаю… – усмехнувшись, дёрнула Агния плечиком.
– Во-о-от! Про это и спой! Короче, про нас, про лётунов! Ну, в смысле, не только про лётчиков, – он обвёл взглядом всю компанию, – а вообще про всех летунов – поправился Колька, – и про бортстрелков тоже. Ну так сможешь? Но только чтоб вот за душу, вот так вот, – он стиснул у горла кулак, – чтоб взяло? Спой, Огонёк, а?
– Песню про лётчиков… – в раздумье спросила Агния. Некоторое время она, как будто в нерешительности, кусала уголок нижней губы, и перебирала пальцами струны. Все терпеливо ждали, сзади кто-то потихоньку шушукался.
– Ну, хорошо! – было видно, что она, наконец, приняла какое-то трудное для неё решение, – спою песню. Про всех нас. Про лётчиков. И про бортстрелков тоже. Куда же нас девать, горемычных?
– Во-о-от! Так держать! Давай начинай! – со всех сторон посыпались ободряющие возгласы.
Она обвела всех взглядом, внимательно вглядываясь в лица присутствующих. Кашлянула, настраиваясь на нужную волну.
– Эту песню я слышала в одном месте… её пел один человек. И пел очень хорошо, под гитару пел. Не знаю, получится ли у меня так же, как у него: я-то на гитаре не очень… Да и в женском исполнении эта песня, думаю, будет
– Да о чём ты говоришь?! Ты же бортстрелок, летаешь и воюешь, как все! Значит, споёшь, как надо! – зашумели хором, – И голос у тебя подходящий! Да давай уже, пой, не томи!
Она поставила правую ногу на перекладину рядом стоящей скамейки, глубоко вздохнула, закрыла глаза и пальцы её вдруг резко ударили по струнам…
Зазвучал непривычный, как призывный набат, ритм первых аккордов, заставивший замолчать самых шумных и неугомонных. Агния закрыла глаза, и видимо, кому-то подражая, запела:
– «Их восемь, нас двое.
Расклад перед боем не наш, но мы будем играть!
Серёжа держись, нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
Я этот небесный квадрат не покину -
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит – и шансы равны.»
Лица окружающих друг как-то сразу посерьёзнели, улыбки с лиц как будто ветром сдуло. Все стали жадно прислушиваться к словам песни. Агния всё больше и больше входила в роль, голос её окреп, обрёл силу:
– «Мне в хвост вышел мессер,
Но вот задымил он, надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты-ы.
Я первый! Я первый! Они под тобою!
Я вышел им наперерез
Сбей пламя, уйди в облака,
Я прикрою – в бою не бывает чудес!»
С горящими глазами сидели вокруг неё молодые, крепкие мужики, не раз смотревшие в лицо смерти. Кто-то внимал с приоткрытым ртом, кто-то наоборот, плотно стиснул зубы, играя желваками. Сжимались и разжимались кулаки, гуляли кадыки по шеям, когда кто-то, сопереживая, судорожно сглатывал. Было видно – зацепило всех, по серьёзному . До упора, «до кости». Это была пронзительная правда про них, про то, как они живут и умирают. Там, в небесах.
– «Сергей, ты горишь!
Уповай, человече, теперь на надёжность строп!
Нет поздно! И мне вышел мессер навстречу.
Прощай – я приму его в лоб!
Я знаю! Другие сведут с ними счёты,
Но по облакам скользя,
Взлетят наши души, как два самолёта,
Ведь им друг без друга нельзя.»
Её ладонь резко прижала струны. Пару секунд она сидела молча, грудь её часто вздымалась, со лба капнула капелька пота. Она как будто на мгновение задумалась: замолчать на этом месте, или же всё-таки допеть песню до конца?