Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны
Шрифт:
– Алекс, – все еще хрипло, но уже вполне различимо проговорил Дрег. – Смотри, вон там, метрах в ста, источник. Пойди, набери чистой воды. А мы с Виком пока костер распалим.
– Так вот же еще, – попытался было оспорить решение предводителя самый молодой член отряда, встряхнув глухо плеснувшим бутыльком.
– Смени воду, заодно и фляжки наши наполни, неизвестно, дадут ли нам время сделать это потом, – покачал головой тот. – И не спорь… пожалуйста.
– Хорошо, – парень подхватил свою емкость, другой рукой прижал к груди протянутые ему фляги. – Так куда идти-то?
– Туда, –
– А я и не переживаю! – обиженно буркнул тот, скрываясь в тумане.
Дождавшись, пока парень отойдет подальше, Дрег спросил:
– Ну и что дальше делаем, а, Вики?
– Костер делаем… – мрачно буркнул старый товарищ.
Он уже нагреб в кучу сухую хвою и мелкие ветки и сейчас строил из них классический шалашик для разжигания. Покопавшись в карманах, вытащил шарик сухого горючего для туристов, на ощупь раздавил инициатор и торопливо поместил его внутрь сооружения. Спустя полминуты внутри загудело веселое рыжее пламя. Вик огляделся, подобрал лежащую поблизости сухую ветку, переломил о колено:
– Слушай, я все понимаю, и об этом мы еще поговорим. Но сейчас, может, поднимешь свой уставший зад и поможешь? У меня всего три капсулы осталось, а горит она, если ты помнишь, пять минут…
Дрег, смущенно кивнув, пошел за дровами, благо сухостоя вокруг было немерено.
А его товарищ, замерев, грустно глядел вслед. Будучи в прошлом неплохим врачом, он знал, что его другу сейчас нужно именно такое обращение, грубое и прямое. И врожденное отсутствие гена горячей агрессивности вовсе не мешало ему исполнять свой врачебный долг, ибо некогда было сказано, что любой врач лечит не только тело, но и душу.
Ему было проще – там, в сожженном дотла Прибрежье, полумиллионном городе в излучине реки Ветры, – у него не было родных. С первой женой он давно развелся, детей у них не было, а найти новую так и не сподобился, хватало случайных интрижек. Почему он пошел в ополчение? Ответа на этот вопрос он, честно говоря, и сам не знал. Узнал, что Дрег записался, – и пошел на вербовочный пункт. А там никого особо и не спрашивали – если инджетон сообщал, что годен физически и психически, задавали лишь один вопрос: «Согласны, согражданин?» Вот он и ответил: «Да». На счастье, как выяснилось. Поскольку все, кто не пошел в ополчение, погибли в один миг, когда по городу ударили с орбиты. А те, кто пошел… эх, ладно! Трое уцелевших из пяти тысяч здоровых мужиков «от двадцати до сорока» – нормальный такой размен, а?! А что вы хотите, если почти никто из них не решился стрелять прицельно, боясь убитьврага?! А он – смог. И гордится этим! Попал не попал, не важно, но стрелял он, именно ЖЕЛАЯ УБИТЬ.
Потому что искренне любил бывать дома у Дрега, любил стряпню его жены и веселый смех дочки и сына.
Потому, что видел сплавленный кремнезем на месте города. Ровное такое поле, словно зимний каток, – только этоткаток
И еще он видел серое, без единой кровинки, лицо друга. И его глаза. Сухие, выцветшие за какой-то миг, неспособные плакать…
Или, может, дело в том, что он хирург? Ну, не совсем в том, конечно, понимании, как в старину, кибермедицину никто не отменял, но все-таки?
– Дрова, – Дрег шумно свалил на землю охапку мокрых ветвей. – Сейчас согреемся…
Земля, 2297 год
Утро для Крупенникова выдалось нелегким. В том самом смысле, что может быть понятен лишь человеку, хотя бы один день своей жизни прослужившему в армии. Причем не рядовым, а именно офицером. Пока приняли докладные от командиров взводов, пока второпях проверили их, пока заново не послали лейтенантов перепроверять сомнительные данные.
Проще было уже вообще не спать, благо, время перевалило далеко за полночь, но привыкший к фронтовым реалиям комбат хорошо знал цену сну. Поэтому заставил себя уснуть, а потом заставил себя проснуться. Впрочем, не он один. До последнего момента с ним сидели остальные мужики – и недоверчивый смершевец Харченко, и немногословный начштаба Лаптев, и наивный замполит Финкельштейн, как водится, задававший больше всего вопросов. Когда этот белобрысый сибирский еврей с пушистыми ресницами скрылся за перегородкой, разделявшей их кровати, Крупенников облегченно выдохнул и упал на матрац. Сил расстелить постель не было, как не было и никаких снов. Он их просто не успел увидеть, поскольку и просыпался-то на ходу. Какие уж там сны?..
Автарк выполнил его просьбу и свое обещание, неведомо как, но выполнил.
И это было достойно.
Достойно не чего-то конкретного, а просто достойно. Перед майором Виталием Крупенниковым, командиром Отдельного штрафного батальона, стояли… нет, не бойцы-переменники в мятых галифе и протертых на швах, прожженных гимнастерках.
Офицеры.
Лейтенанты, капитаны, майоры и даже полковники.
И у всех на груди блестели, отражаясь в свете невидимых ламп, ордена и медали. Те самые, заслуженные некогда собственной кровью и потом: «Красная Звезда», «За отвагу», «Александра Невского», «Боевое Красное Знамя»… У некоторых даже солдатские Славы.
Штрафбат…
Где-то с краю казарменного зала притулились артиллеристы капитана Помогайло.
Совсем уж скромно стояли водители автобата фронта.
Но и на их гимнастерках отблескивали скромные, но заслуженные медали.
Даже зная, пусть и в общих чертах, обо всех немыслимых технических возможностях этого мира и этого времени, комбат не догадывался, каким образом Клаусу Маурье и его помощникам удалось за неполную ночь воссоздать все это, выполнив его условие. Ведь сюда штрафники переносились в изорванной форме, с разбитым в последнем бою оружием и без наград, сданных еще до трибунала… Но – выполнил? Да, выполнил, чем и заслужил искреннее уважение всех четверых посвященных в тайну офицеров.