Штрафбат. Приказано уничтожить
Шрифт:
– Грузовик с документацией мы захватили, но попали под огонь второго взвода, идущего на выручку своим. В бою погибли смертью храбрых Фикусов, Новицкий, Игумнов. Троим удалось вырваться – мне, Гурвичу, Шельнису.
– Замечательная история, Зорин, – В голосе капитана прорезались ироничные нотки. – Вы у нас просто герой месяца. Вышли с доблестью из окружения – с такими невероятными приключениями. Предлагаете поверить в эту бессмысленную басню? Ну, хорошо, допустим. И розовая майка, которую вы прицепили к кабине грузовика…
– Надеюсь, вы понимаете, товарищ капитан, что это не глумление над советской властью, которую мы
– Соскучились по своим сообщникам? – ухмыльнулся особист. – Их допрашивают, все живы, не волнуйтесь. И показания Шельниса и Гурвича, должен вас известить, несколько отличаются от ваших.
«Неужели?» – подумал Алексей.
– Как же вы так, Зорин? Не договорились врать складно?
В глазах «интервьюера» заплясал холодный огонек, а Зорина вдруг охватило странное чувство – злое, праведное, сильное. Нет, не неприязнь к советской власти, к делу партии Ленина, ко всему, что вкладывали в него всю сознательную жизнь и на совесть вложили. Но он понял с пронзительной ясностью, как ненавидит всех этих трусливых, скользких, самоуверенных «прилипал», окопавшихся везде – в армии, на гражданке… Сосущих кровь из нормальных людей, не дающих жить, подозревающих всех и каждого, не представляющих из себя ровно ничего, паразитов, захребетников, реальных вредителей, потенциальных трусов и предателей, мнящих себя богами! С каким бы удовольствием он разрядил ППШ в эту самоуверенную глумливую рожу… И что-то не понравилось контрразведчику в лице рядового штрафной роты. Насторожился, покосился, как бы невзначай, на верхний ящик стола, где лежал пистолет. Но Зорин был уже спокоен, безучастно смотрел в окно, где шевелились на ветру ветви бука – и особист расслабился, снова напялил деловую мину.
– Итак, другой версии, как вы провели это лето, у вас, Зорин, полагаю, нет? Вы упрямо стоите на своем?
– Грузовик, набитый архивами разведшколы, ничего не стоит, товарищ капитан? Данная информация нашим органам не нужна? Нам плевать, кто там окопался у нас в тылу?
– Мы еще разберемся, что вы там привезли, – процедил сквозь прокуренные зубы капитан. – Первое впечатление после поверхностного знакомства с документами, хм, довольно неоднозначное. Имеются признаки, указывающие на то, что их изготовили в абвере.
– Вы не поверите, товарищ капитан, – рассмеялся Зорин, – но их действительно изготовили в абвере.
– А ну, хватит! – Уполномоченный рассвирепел, подпрыгнул и так хлопнул ладонью по столешнице, что самому стало больно. «Рыба, – подумал Алексей. – Ну что ж, рядовой такой-то признан если не причастным, то вполне пригодным к антисоветской террористической деятельности…»
– Действительно, хватит, капитан, – безымянный майор захлопнул папку и пружинисто поднялся. – Вы несете полную чушь. Когда научитесь отдавать отчет своим действиям и поступкам? –
Майор одернул полы гимнастерки и представился:
– Майор Шилов. Третий отдел СМЕРШ – борьба с агентурой, забрасываемой в тыл Красной Армии. Вы блестяще провели импровизированную операцию, Зорин. Доставленные вами архивы бесценны – эксперты уверены, что это полная документация разведшколы за последние несколько лет. Уполномочен вас поздравить. – Глаза майора потеплели, он протянул руку, и слегка ошарашенный Зорин машинально ее пожал. – С вас снимаются обвинения, вы восстанавливаетесь в сержантском звании и будете представлены к правительственной награде – соответствующие бумаги перешлют в штаб армии. Аналогично обвинения снимаются с ваших подчиненных Гурвича и Шельниса, все направляются для прохождения дальнейшей службы в свои подразделения. С соответствующими документами, если есть желание, можете ознакомиться. Удачи, сержант, благодарю за службу.
Мир качнулся в глазах Зорина. Он схватился за край стола, чтобы не упасть, голова закружилась веселой каруселью. Как в тумане, плыли перед глазами сочувственно-снисходительное лицо майора Шилова, пристыженная физиономия особиста Хасина, который лез из кожи, делая свою работу, а его бессовестно обманули, не известили о планах начальства. Растерянный, оглушенный, забывший о том, как надо радоваться, он шел по коридору, машинально отдавал кому-то честь, уступал дорогу связистам, мотающим кабель, деловым канцеляристам.
«Комитет по встрече» уже изготовился. Ефрейтор Мишка Вершинин – а еще недавно рядовой, какая «блестящая» карьера! – лучший друг по разведроте, чернявый, смешливый, вылитый казачок, хотя родом из Мурманска, уже стоял на крыльце и важно надувал щеки, изображая торжественный туш. Расхохотался, обнял – живой, чертила! Из «Виллиса», придерживая кобуру, выпрыгнул командир разведроты капитан Калмаков – совсем не изменился, если не считать свежего шрама под глазом, перекосившего лицо. Подошел, сдержанно посмеиваясь в прокуренные усы.
– Герой, твою мать, сто чертей тебе в задницу! Ну, чего шарами лупаешь, сержант Зорин? Честь отдай по уставу, да обними отца-командира, или загордился в своем «элитном» штрафном подразделении?
Это было неплохое начало дня. Он приходил в себя, заново рождался, смывал позор и потрясения последнего месяца. Обнимался со смущенным и несколько озадаченным Гурвичем, уже и не надеявшимся обрести видимость вольной жизни, с разжалованным офицером интендантской службы Шельнисом, который после допросов в СМЕРШе продолжал трястись, как бубен.
Городок Бобыш, занятый подразделениями 34-го мотострелкового батальона, располагался в ближнем тылу. Части и соединения 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева продолжали выдавливать немцев и местных коллаборационистов из приграничных областей Западной Украины. Передовые части прорвали глубоко эшелонированную оборону, ушли на запад и у границы Польши увязли в тяжелых позиционных боях. Соединения вермахта, щедро разбавленные подразделениями Ваффен СС, оборонялись отчаянно, с упорством обреченных, периодически переходя в контратаки. Наступление захлебывалось, дневные переходы становились короче, обескровленные части переходили к обороне, дожидаясь подвоза пополнения и боеприпасов.