Штрафбат
Шрифт:
— А ты красноперых пожалел? — оскалился Хорь. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Вытащили ремни из солдатских штанов, связали особистам руки, рты заткнули тряпками.
Хорь выглянул из окопчика, тихо позвал:
— Э-э, давай за нами.
Семь человек с кастрюлями в мешках поползли к брустверу. Впереди были три блиндажа, расположенных недалеко друг от друга.
— Какой из них кухонный, ч-черт, не пойму… — щурясь от дождя, бормотал Хорь.
— Наверное, вон тот, — указал рукой Дзурилло.
— С
— А за ним две полевые кухни стоят!
— Где? Не вижу ни черта.
— Да вон же… левее чернеют, видишь?
— Ну у тебя и зенки, Дзурилло-дурило, как у совы. — И Хорь первым пополз к блиндажу, за ним тронулись остальные.
Из ближнего блиндажа вышла темная фигура, посветила вокруг фонариком, остановилась. До штрафников донеслось журчание. Затем фигура встряхнулась и зашагала к тому блиндажу, куда ползли штрафники. Дверь отворилась, и в полосе света можно было разглядеть, что это офицер — в малиновых петлицах сверкнули рубиновые кубики.
Штрафники замерли, ждали. Через минуту дверь снова отворилась, и показался тот же самый офицер. В руке у него поблескивала бутылка. Он прошел совсем близко от Дзуриллы и Хоря. Громко хлопнула навесная дверь.
Штрафники поползли вперед. Перед блиндажом замерли. Шелестел дождь, лица штрафников блестели от воды, словно смазанные маслом.
— Если что, стрелять будем? — тихо спросил Хорь.
— Ты что, чокнулся? Ни в коем случае! — испугался Дзурилло.
— А если они первые начнут? — не отставал Хорь.
— Пошли, там видно будет… — уклонился от ответа Дзурилло и обернулся, сделал знак рукой.
Воскобойников и остальные семеро зашевелились, поползли к блиндажу.
Двое поваров, здоровенные парни в нательных белых рубахах, смачно ели тушенку с хлебом, выковыривая мясо ножами. На столе стояли бутылки водки — початая и пустая. В углу громоздились ящики с тушенкой, мешки с буханками хлеба.
— Когда штрафникам-то жратву подвезут? — с набитым ртом прошамкал один.
— Подождут — не сдохнут, — ответил второй.
От удара ноги дверь распахнулась, и в блиндаж влетел Хорь. Направил автомат на поваров, гаркнул:
— Хенде хох!
Тушенка застряла во рту у едоков. Они медленно подняли руки, завороженно глядя, как в блиндаж ввалились еще семеро солдат в немецких мундирах, стали торопливо бросать в мешки банки с тушенкой и буханки хлеба. Наполнив мешок, тут же выносили его из блиндажа. Один держал поваров на прицеле, потом для верности их связали ремнями.
— В кухнях каша есть? — спросил Хорь на ломаном русском языке, но повара все равно вздрогнули, словно их ударило током.
— Есть… — ответил один заикаясь.
Хорь заткнул ему рот тряпкой и последним вышел из блиндажа, прихватив с собой два больших деревянных черпака.
Дождь продолжал сыпать. Возле полевых кухонь уже суетились черные фигуры штрафников.
По двое ухватили кастрюли с пшенкой, остальные вскинули за спины вещмешки, набитые тушенкой и хлебом, и повернули назад. Рысью миновали блиндажи, добрались до пулеметных брустверов. Дождь не кончался.
Когда до своих окопов осталось совсем немного, Хорь вдруг повалился на землю.
— Ты чего? — испуганно спросил Григорий Дзурилло.
— О-ой, а этот-то… повар — вертухай… обоссался со страху! О-ой, не могу!.. Я ему руки связываю, слышу — журчит чего-то! Глянул, а под ним лужа… Вояка, туды т-твою… — Хорь лежал на земле, раскинув руки, и хохотал во все горло. И по-прежнему сыпал дождь…
— Давай, давай, ноги в руки — побежали…
Штрафники пировали. В большие кастрюли с пшенкой вываливали тушенку и перемешивали черпаками. Глымов накладывал полные миски, мужики жадно ели, торопились, давясь полными ложками. Многие зачерпывали кашу пятернями. Сопели, вздыхали, чавкали. Те, кому не хватило места в блиндажах, ели под дождем, укрываясь плащ-палатками. И все поминали добрым словом добытчиков:
— Ну, мужики, от общества вам всем спасибо. Уважили.
— С до войны так хорошо не ел… прям душа поет — как вкусно!
Добытчики чувствовали себя героями.
— Эй, Дзурилло-дурило, добавки не требуется? Кому еще добавки? — командовал Воскобойников.
— Мужики, к утру все слопать надо — чтоб кастрюли чистые были!
— Тушенку закопать надоть, — советовал кто-то. — Всю не съедим — животы скрутит!
Толкнув дверь, в блиндаж по ступенькам спустился Твердохлебов. Штрафники разом прекратили есть, смотрели на командира с полуоткрытыми ртами.
— Василь Степаныч, любушка, отведай кулеша с мясом, — пробасил Воскобойников.
— Вы что же творите, бандиты? — глухо проговорил Твердохлебов. — Кто разбой учинил? Кто придумал?
Штрафники молчали.
— Или вам лишь бы нажраться, а там трава не расти?
— Нам лишь бы нажраться, комбат, — серьезно ответил ротный Глымов. — А там трава не расти.
— Вы хоть понимаете, что теперь будет?
— А что будет, то и будет, — отозвался Воскобойников.
— Хуже не будет, — добавил Дзурилло.
Утром дождь прекратился, засияло умытое солнце, и в расположение штрафников нагрянули два «виллиса» и полуторка с десятью красноармейцами. Предупрежденный Твердохлебов встречал гостей перед окопами.
Из первого «виллиса» выпрыгнул майор НКВД Харченко, за ним выбрались два повара, в гимнастерках с несколькими медалями, в пилотках, в начищенных сапогах. Из второго «виллиса» вылез начштаба дивизии полковник Телятников. Из полуторки выгружались красноармейцы, становились в строй, забросив винтовки за плечи.